Исполнитель [Ольга Викторовна Онойко] (fb2) читать постранично, страница - 9

дама в черном вечернем платье и норковой шубке поверх. Лак у гитары был черный, а кожа оказалась белая-белая. Шубку Маргарита сбросила на руки дилеру таким царственным жестом, что у Аркаши загорелись уши. В бабкиной квартире с ободранными обоями Тирь смотрелась как родная, эта же — совсем другой коленкор… Точно зачарованный, Аркаша стоял и смотрел на нее, не зная, что сказать. В черных, непрозрачных, будто бы лаковых глазах Альты вспыхивали и гасли золотые искры — так же, как вспыхивали на ее розетке в акустической форме. Лицо у нее было тонкое и красивое, ледяное и задумчивое. В форме электроинструментов живые обычно выглядели ярче и шикарней, чем в классической. Аркаша попытался представить Альту в электроформе — не сумел. Он робко улыбнулся ей.

— Альта Маргарита, — второй раз представил гитару Самыгин. У него был очень довольный вид. — Альта, это ваш исполнитель, солист, Аркадий…

— Да, — сказала она. Каша впервые услышал ее человеческий голос. Голос был… необыкновенный.

За спиной у Каши что-то упало. Он вздрогнул.

— Добрый вечер, — с улыбкой сказал Самыгин.

Аркаша медленно обернулся.

В дверях квартиры стояла Тиррей, еще более лохматая, чем обычно. В зеркало последний раз она смотрела неделю назад. Карандаш для глаз плыл вниз по щекам.

— Аркашика, — проговорила она.

— Тирь, я это, — выдохнул Каша в наступившей — прямо на него — тишине. — Тебе будет лучше… я не хочу, чтобы тебе плохо было со мной… я…

Глядя мимо него, Альта Маргарита протянула руку. Тиррей, посмотрев на товарку исподлобья, вышла на лестничную площадку — босая. Аркаша думал, что гитары возьмутся за руки или что-то в этом духе, но они просто смотрели друг на друга: Тиррей — враждебно и гордо, Альта — отстраненно и почти ласково.

Тиррей отвела взгляд первая.

— Я старалась, — тихо сказала она.

Боязливыми мелкими шагами, опустив плечи и голову, шла она за Самыгиным и не оборачивалась. С минуту Аркаша смотрел ей вслед — они уже скрылись в лифте, а он все смотрел.

Чувство было… Не было никакого чувства.

Если судить по всяким романтическим историям, он должен был внезапно затосковать, засомневаться, правильно ли он поступает, а то и кинуться за Тиррей. Но то ли внутри у него это перегорело раньше, то ли расставался он все-таки с гитарой, а не с девушкой. Нельзя же сходить с ума по вещи, даже самой дорогой и любимой.

— Аркадий, — мягко сказала Маргарита. — Здравствуйте.

Тихое эхо заметалось между бетонных стен и заскользило по этажам вниз; дом вздохнул, прислушиваясь к нему, дом запел — низко-низко, на частоте движущейся земли…

— Вот это да! — шумел Волчара. — Ну мы даем! Не, ну класс же! Класс! Точно говорю!

Он размахивал руками и всем мешал смотреть, но никто не обижался. Ланка хохотала, Серега бубнил себе под нос что-то скептическое, но исключительно ради проформы. Хладнокровный Витя улыбался.

Эрвейле и Альта пили шампанское, сидя у стены на диване. Их совершенно не интересовало, как они выглядят в записи, да и вовсе не понимали они смысла записей. Воплощениям гармонии мира ничего не стоило услышать, как сейчас, любую музыку, что когда-либо звучала…

А запись вышла шикарная. Ну просто хоть куда. На эту вечеринку и снимать, и играть пригласили настоящих профессионалов. «Белосинь» гордилась.

— На сайт надо выложить, — бубнил Серега. — Волчар, ты когда сайт переверстаешь? Полгода уже собираешься, позорище.

— Ага, — поддержала Ланка, — там ни «Сонного солнца» нет, ни «Ветра», и вообще еще написано про Тиррей…

И все замолчали и уставились на Аркашу.

Киляев этого не заметил.

Он тоже смотрел на себя, в монитор, где отыгрывал самое сложное соло из всех, которые у него были. Он уже видел эту запись раз пять, но все равно все внутри натягивалось и вздрагивало, а пальцы норовили менять позиции вслед за мелодией.

«Хорошо как получилось, — кусая губы, напряженно думал Каша. — Вот и здесь хорошо». Камера метнулась к его лицу, и в который раз Каша внутренне вскрикнул от восторга — такой мрачный, вдохновенный и знающий смысл стоял он на сцене. Альта Маргарита в его руках сверкала золотом, выкрикивая этот смысл в притихший праздничный зал…

Никто ни о чем не догадывался.

Каша знал, что ничего страшного не случится, если он расскажет. Все поймут. Может, даже одобрят. Но он точно онемевал. Невозможно было заговорить об этом, до дурноты стыдно.

Его живая гитара молчала.

Там, в записи, он играл сам.

Не был он там ни мрачным, ни вдохновенным. Еще в музыкальной школе учили, что надо в уме опережать звучащие ноты на такт или два — вот он и опережал, в уме. Сложная партия потому что. Еще, чего доброго, промажешь в самой кульминации, позору не оберешься. Почему это так шикарно выглядело и так хорошо звучало — только голову ломать оставалось.

Этого Альта не объясняла.

Она говорила хорошо, не в пример Тиррей. Красиво говорила.

Она вообще ни в чем, никак не была на Тиррей похожа.