Огорченная на Волге [Владимир Михайлович Костин] (fb2) читать постранично, страница - 2

— Губернатор у нас хороший, внимательный к людям, с юмором. Область развивается опережающими темпами, в этом большая заслуга Алексея Константиновича, — неожиданно бойко докладывает женщина, — мы довольны, людям предлагается работа. А в соседних областях работы нет… Хватит?

— Хватит, спасибо.

— Он меня увидит?

— Должен.

— Подпишите там внизу: Шорохова Надежда Николаевна, горзеленхоз.

— Обязательно подпишем.

— Может, пригодится, — говорит Надежда Николаевна, — …а вы откуда?

— Мы издалека, из Сибири, из Томска.

— Из Томска!? — она делает движение нам навстречу, — вот чудеса в решете! Я же вам землячка, я тридцать лет прожила в военном городке, подполковница. Здесь третий год живем, муж выбрал. Давали Казань, Саранск, а муж решил: сюда лучше, родня, хлеб хороший, пиво хорошее.

Не говорите, что она набрела на нас случайно. Двое среди сотни одинаковых! Не зря вертолетчики кидались в ресторане пиалами. Тут знак, тут смысл. Какой, только, и для кого?

— А вы не хотите передать привет землякам? — приходит мне в голову. — У вас, наверное, остались там соседи, близкие?

Женщина согласна.

— Дорогие земляки! Дорогая моя соседка Зинаида Матвеевна, радость моя, привет! Вспоминаю наш городок, вспоминаю Томск, и хочу вам сказать: нет ничего лучше родной Сибири…

Вдруг она изменяется в лице, выхватывает у меня микрофон и быстро, отчаянно продолжает, переходя на крик:

— Земляки! Оставайтесь дома, в нашей суровой Сибири, не переезжайте в эту тоскливую Россию! Здесь одни сволочи, полно бандитов и проституток! Они тут за грош удавятся, жить среди них одно горе! У нас сантехники в городке рядом с ними — божьи коровки!

Она с чего-то вообразила, наивная, что находится в прямом эфире.

В номере гостиницы «Волга» сидел крепкий пузатенький человек Иван Андриянович и выдавал деньги на билеты и оплату эфиров. На столе перед ним лежали два чемодана. Побольше — с рублями, поменьше — с долларами. Рубли — на билеты, доллары — за эфир. Он не спрашивал документов, а только повторял: — Сколько? Об оплате с нами договаривались другие люди, пожиже, тем не менее, он давал, сколько скажут. Но взгляд его бросал в пот, надо сказать.

— Сколько? — спросил он у нас.

— Тринадцать и одна, — ответил я.

— Пиши расписку, — сказал он, швыряя на стол деньги.

Я написал расписку на половинке мятого листика: получил столько-то, тогда-то, автограф. Расписался неразборчиво — нарочно, из любопытства. Он смахнул расписку куда-то под стол, не глядя. Уверен, что в урну.

— Про эту тетку хвостик оставишь? — поднял на меня взор Иван Андриянович.

— Нет, конечно, — искренне ответил я, — на кой? Не вписывается.

Поразительно! Работает разведка.

— Смотри! — сказал он.

В самолете мы развлекались с С. С. тем, что устанавливали родство далеких слов. Например, «гора», «город», «гордость», Мы согласились, что эти слова — однокоренные. А «горе» в их ряду? Думали-думали, да так и приземлились ни с чем среди родных божьих коровок.

А через неделю, не позже, я случайно(!) увидел в хронике, что два сантехника из военного городка, поссорившись из-за пустяка, искололи друг друга кухонными ножами до полусмерти.

Разве это не звенья одной цепи? Безусловно, звенья. Но какой в этом смысл? И при чем здесь я???