Ничего личного [Пэт Кадиган] (fb2) читать постранично, страница - 2

похожем на сказочный замок. Внуки регулярно слали ей письма по электронной почте, в основном шутки и свои отсканированные рисунки восковыми мелками. Были ли они действительно так счастливы, какими выглядели, — другой вопрос, но она твердо знала, что они не страдают. Но даже если бы она имела склонность беспокоиться за них, не имея на то оснований, все равно это беспокойство не ощущалось бы как Страх.

Она не понимала, когда в ней впервые поселился Страх, но почти такой же загадкой стало, как она ухитрилась этого не заметить. Со временем она поняла, что загадки в этом нет — она просто-напросто заталкивала его в глубины сознания и, будучи постоянно занятой, так и запихивала его все глубже в папку «Этим заняться потом», и там Страх постепенно стал настолько сильным, что игнорировать его стало уже невозможно.

А это возвращало ее к исходному вопросу: когда, черт побери, все началось? Когда ушла на пенсию ее напарница Рита Кастилло? Она не помнила, чтобы испытывала что-либо настолько неприятное, как Страх, когда Рита об этом объявила, или позднее, на прощальной вечеринке. Та проходила в баре для полицейских, празднование затянулось до двух часов ночи, и единственным необычным событием того вечера стало то, что Руби вернулась домой относительно трезвой. Не умышленно и не по какой-либо конкретной причине. Даже не нарочно — она выпила пару стаканчиков, после которых в голове приятно зашумело, но потом переключилась на диетическую колу. Какой-то новый сорт — кто-то дал ей попробовать, и ей понравилось. Кто? Точно, Томми Диченцо. Он уже пятнадцать лет как в завязке, а это своего рода рекорд в их округе.

Но Страх не зародился в тот вечер, он уже тогда был с ней. Не нынешний разбухший комок Страха, но задним числом она поняла, что ощутила тогда нечто странное и просто отказалась думать о легкой тревоге, которая уже вонзила зазубренный крюк в уязвимое место.

Но она не могла и отрицать, что тогда все-таки выпила. А когда выпьешь на прощальной вечеринке копа, становишься уязвим для самых разных неприятностей: дурных мыслей, скверных воспоминаний, плохих снов и паршивого состояния наутро. Конечно, знание об этом не всегда останавливало ее в прошлом. Слишком уж легко было отпустить тормоза, позволить себе увлечься моментом, всеми моментами, и неожиданно ты уже в полной заднице и гадаешь, как такое могло случиться. Впрочем, она не могла припомнить, когда ей в последний раз доводилось слышать, что кто-то остался трезвым случайно.

А не мог ли навлечь Страх тот девятилетний мальчик? Тот случай был весьма мерзким даже для такого ветерана, как она. Рита находилась в отпуске, и она работала одна, когда тело мальчика нашли в мусорном контейнере на южной стороне города — или в Южном городе, как его, похоже, сейчас все называют. Это неожиданное изменение названия ее озадачило, и она даже в шутку сказала Луи Леванту, сидевшему за соседним столом, что не получала извещения о переименовании этой части города. Луи взглянул на нее со смесью легкого удивления и веселья на бледном лице.

— Когда я там рос, мы его всегда называли Южным городом, — немного высокомерно сообщил он. — Наверное, наконец-то об этом узнали и все остальные.

Руби напомнила себе, что Луи примерно на двадцать лет моложе ее, а это означает, что ей пришлось забыть на два десятилетия истории больше, чем ему, и она не стала развивать эту тему.

В любом случае этот район, будь он южной стороной или Южным городом, не был рассадником преступлений. Он не считался таким крутым, как похожая на парк восточная часть города или обиталище среднего и рабочего класса на северной окраине, но все же котировался выше, чем восточный сектор. Убийство в Южном городе было событием, а то, что жертвой стал девятилетний мальчик, делало новость еще хуже. Но худшим оказалось то, что это было сексуальное преступление.

Она почему-то знала, что это окажется сексуальным преступлением, еще до того, как увидела тело — маленькое, обнаженное и искалеченное, — лежащее в мусоре на дне контейнера. Как раз то, что ей меньше всего хотелось бы расследовать, — убийство ребенка на сексуальной почве. Такое убийство отличалось чем-то особым для всех: зарядом истерики для религиозных фанатиков и сенсационными заголовками для прессы. И особой разновидностью ада для семьи жертвы, на которую с этих пор всегда будут отбрасывать тень его обстоятельства.

Во время своей короткой жизни мальчик был средним учеником, но со склонностью к механике — ему нравилось мастерить двигатели для моделей поездов и машин. Он говорил родителям, что хочет стать пилотом, когда вырастет. Если бы он погиб в результате несчастного случая, в аварии, свалился бы с крыши или как-нибудь еще столь же непримечательно, его запомнили бы как мальчика, так и не получившего шанс летать, — трагедия, как жаль, зажгите свечу. Вместо этого он навсегда запомнится по скандальной природе своей гибели. И общественная память будет связывать его не с детскими увлечениями вроде