Песнь о двадцатилетних [Расул Гамзатович Гамзатов] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

земли
Себя ощутил на мгновение принцем.
Аварский поэт… До меня никогда
Нога дагестанца сюда не ступала,
И вот я сверкаю, как будто звезда,
В созвездии этого юного бала.
Но двадцатилетние люди, увы,
Проносятся с хохотом, словно кометы,
Не зная, быть может, что я из Москвы
Приехал к ним в гости на празднество это.
И гор моих снежных гортанный язык,
Наверное, тоже еще им неведом.
Он чем-то похож на пронзительный крик
Того журавля, что прощается с летом.
Не знают они и обычаи гор,
Суровых и нежных, откуда я родом,
Где старая мама моя до сих пор
Все ждет меня, не запирая ворота.
А я из Японии дальней смотрю
На звезды, что в путь отправляются млечный,
И кажется, будто бы с ней говорю
На нашем родимом аварском наречье.
И песня, как завязь, как робкий росток,
В душе созревает, чтоб к свету пробиться…
Но падает, как календарный листок,
И камнем летит, как подбитая птица.
Неспетая песня… Вдруг оборвалась
Она невзначай, как струна на пандуре,
И с нею исчезла незримая связь
Меж прошлым и будущим, штилем и бурей.
Но в памяти цепкой, как прежде, жива
Та неповторимая звонкая нота,
Что в сердце моем, зародившись едва,
Готова была для большого полета.
Неспетая песня… В Кавказских горах
Не празднуют двадцатилетия праздник,
И зрелости время у нас на часах
Толкуют иначе в селениях разных.
Мгновенья бегут… Проплывают века.
Седеют от вьюг и раздумий вершины.
Но времени нить не прервется, пока
Растут и взрослеют в аулах мужчины.
Вот этот и в десять уже удалец,
К пятнадцати он возмужает до срока.
А тот, хоть и сед, но трусливый подлец,
Не будет ему и от старости прока.
О, зрелость, в горах измеряешься ты
Не возрастом и не размером папахи,
И праздники наши, как будто просты,
Но скрыты в них некие тайные знаки.
Мы празднуем ночь наступленья зимы
И сотни костров разжигаем на скалах,
Чтоб путник, попавший в объятия тьмы,
Не сбился с дороги, шагая устало.
Еще, когда первый весенний цветок
Проклюнется вдруг из-за талого снега
И с гор побежит оголтелый поток,
И дождь серебристый посыплется с неба.
И первую плуг проведет борозду…
Мы день этот издревле празднуем тоже,
Чтоб голос аульской зурны за версту
Округу от зимнего сна растревожил.
И день молотьбы мы отметим потом,
Быков круторогих по кругу гоняя,
Полову отделим от зерен, чтоб дом
Пьянил, как буза, хлебный дух урожая.
Затем мы отпразднуем День чабана
И День рыбака не забудем отметить,
Ведь, к счастью, ни тем, ни другим не бедна
Земля, на которой растут наши дети.
Еще мы отпразднуем праздник цветов
И спляшем на празднике первой черешни:
Умоемся соком ее и на стол,
Наполнив корзины, поставим, конечно.
И праздник, который дороже всего,
Отметим мы дружно — Девятое мая,
Живых поздравляя с приходом его
И павшим последнюю дань отдавая.
Как сладок и горек для нас этот день
Великой и неповторимой Победы,
В едином порыве сплотивший везде
Отцов с сыновьями и с внуками дедов.
Кому восемнадцать, кому сорок пять,
Кому и за семьдесят перевалило…
Но и в избранный День этот всех нас опять
Связует какая-то высшая сила.
И те, кто прошел сквозь горнило войны,
В неполных семнадцать взрослея в атаках,
Ни в креслах дождались своей седины,
А под артобстрелом в пылающих танках.
Мне дважды по двадцать, и вот я уже
По третьему кругу идти собираюсь,
Покуда мой конь не устал и в душе
Еще не померкла беспечная радость.
Вперед, мой крылатый! Тебе не страшны
Ни горы, ни волчьи голодные стаи,
Хоть жизнью года мои обожжены,
Я двадцатилетним себя ощущаю.
Ведь чем безрассуднее я, тем юней!
И в этой стране расцветающих вишен
На празднике двадцатилетних людей
Мой голос пускай не окажется лишним.
Пускай не погаснет до