Воскресение [Уильям Батлер Йейтс] (fb2) читать постранично, страница - 3

отбросы общества. Такие люди ужасно страдают и ищут забвения в чудовищных церемониях. А! Вот чего они ждали. Толпа расступается, освобождая дорогу певцу. Это девушка. Нет, не девушка, парень из театра. Я знаю его, он исполняет там женские роли. Одет как девушка. Позолоченные ногти и парик, сделанный из золоченых шнурков. Он похож на статую из какого-то храма. Я припоминаю нечто подобное в Александрии. Через три дня после полнолуния, мартовского полнолуния, они воспевают смерть бога и молятся о его воскресении. Один из музыкантов поет. Астреи^[9] святое дитя! Лес от гула стонал Там, где Титан ступал! Гул настигнул тебя, И ты одиноким стал. Барам, барам, барам. Барабанная дробь сопровождает слова. Мы дорог потеряли счет — Жены из разных стран. Он умер от страшных ран. И вакханка каждая бьет Сегодня в барабан. Барам, барам, барам. Брабанная дробь, как и раньше. Была у Титанов забота — В лесной глуши стоять, Спокойно его поджидать. Для рук громадных работа — На части дитя разорвать. Барам, барам, барам. Снова барабанная дробь. К тебе, о дева-Астрея, — Спасенье для всей страны, Блуждая, взываем мы. В ночи пламенеет, Астрея Блеск полной луны. Барам, барам, барам. Снова барабанная дробь.

Грек. Я не могу подумать, что это самозабвение и самоунижение характерно для греков, несмотря на греческое имя их бога. Когда богиня явилась Ахиллу во время битвы, она не потревожила его душу, но лишь коснулась его золотых волос, Лукреций полагает, что боги возникают в видениях дня и ночи, но что они безразличны к человеческим судьбам^[10]. Это, однако, лишь преувеличение римской риторики. Боги могут открыться в созерцании, в их лицах — величайшая радость, подобная крику летучей мыши, и человек, живущий как герой, отдает им то земное тело, которого они жаждут. Он, можно сказать, копирует их жесты и поступки. Но то, что кажется их безразличием, есть просто вечное владение собой. И человек остается в стороне. Он не отказывается от своей души. Он хранит свое одиночество.

Легкий барабанный бой изображает стук в дверь.

Иудей. Кто-то стучит, но я боюсь открывать из-за этой уличной толпы.

Грек. Не бойся, толпа уже понемногу редеет. Иудей спускается к левой стороне зрительного зала.

Из воззрений наших великих философов я заключаю, что бог может утопить человека в несчастье, отнять здоровье и богатство, но человек при этом сохраняет свое одиночество. Если это Сириец, он может принести такое известие, что человечество никогда не забудет его слов.

Иудей (из зала). Это Сириец. Тут что-то не так. Он или болен, или пьян. (Помогает Сирийцу подняться на сцену.)

Сириец. Я будто пьян, еле держусь на ногах. Случилось нечто невероятное. Я бежал всю дорогу.

Иудей. Ну?

Сириец. Я должен немедленно рассказать Одиннадцати. Они еще здесь? Всем надо рассказать.

Иудей. Что случилось? Переведи дух и рассказывай.

Сириец. По дороге к гробнице я встретил женщин из Галилеи, мать Иисуса Марию, мать Иакова и других женщин. Самые молодые из них были бледны от волнения и начали говорить наперебой. Не знаю, что они имели в виду, но Мария, мать Иакова, сказала, что на рассвете они ходили к гробнице и обнаружили, что она пуста.

Грек. А!

Иудей. Она не может быть пустой. Я никогда этому не поверю.

Сириец. У входа стоял сияющий человек, возвестивший, что Христос воскрес. Слабая барабанная дробь и звук трещотки. Когда они спускались с горы, какой-то человек внезапно появился на их пути. Это был сам Христос. Они упали на колени и поцеловали его ноги. Теперь дайте мне пройти к Петру, Иакову и Иоанну, чтобы рассказать им об этом.

Иудей (стоя перед занавешенным входом во внутреннюю комнату). Я не уйду с этого прохода.

Сириец. Ты слышал, что я сказал? Наш Учитель воскрес!

Иудей. Я не позволю тревожить Одиннадцать какими-то видениями женщин.

Грек. Это были не видения. Женщины сказали правду, и все-таки ты прав, ведь ты здесь за старшего. Мы все должны убедиться в этом, прежде чем сказать Одиннадцати.

Сириец. Но они смогли бы оценить ситуацию лучше, чем мы.

Грек. Хотя мы значительно моложе, мы знаем о мире гораздо больше их.

Иудей. Если бы ты рассказал им эту историю, они поверили бы в это не больше, чем я, но страдания Петра усилились бы. Я знаю его дольше, чем ты, и поэтому хорошо представляю себе, что могло бы случиться. Петр подумал бы, что ни одна из женщин не испугалась, не отказалась бы от своего учителя, и что эти видения доказали их любовь и веру. А потом он вспомнил бы, что у него не было ни того, ни другого. И, представив, что Иоанн смотрит на него, он бы отвернулся, закрыв лицо руками.

Грек. Я сказал, что мы все должны быть уверены, но существует и еще одна причина, по которой тебе не следует им ничего говорить. Кое-кто еще должен здесь появиться. Я уверен, что Иисус никогда не имел человеческого тела; что это призрак,