Балкон в лесу [Жюльен Грак] (fb2) читать постранично, страница - 2

быть, прежде в домике жил инженер-литейщик. За приоткрытыми ставнями стена деревьев казалась приклеенной к окну до самого потолка, она возвышалась над шлаковым берегом теперь уже совсем темного Мёза; временами с улицы доносились приглушенные тяжелым воздухом войны крики детей, безликие, как крики кроликов. Щелкнув каблуками в очень светлом еще кабинете полковника, Гранж поразился взгляду серых, как море, глаз и безгубому под жесткой щеткой усов рту — полковник походил на Мольтке. Этот взгляд подкупал резким, пронзительным всплеском жизненной энергии, затем глаза сразу же заволакивались пеленой и укрывались под тяжелыми веками; появлялось выражение усталости, но усталости хитрой, не более чем экономной — сокол, замерший под колпачком, но всегда готовый пустить в ход когти.

Гранж вручил направление от своего призывного пункта, полковник проверил график передвижения. Перед ним лежало несколько листков, которые он рассеянно теребил пальцами. Гранж почувствовал, что эти бумаги имеют отношение к нему: похоже, в военной службе безопасности на него завели досье.

— Я приписываю вас к дому-форту Верхние Фализы, — произнес спустя некоторое время полковник нейтрально-служебным тоном; однако в эту фразу он вкладывал некий тайный умысел, так как глаза его на секунду свирепо сощурились. — Отправитесь туда завтра утром с капитаном Виньо. А сегодня встанете на довольствие в противотанковую роту.

Гранжу вовсе не улыбалось ужинать в противотанковой роте; захваченный этим маховиком войны, который тихо вращался, оставаясь на мертвой точке, он и не помышлял о том, чтобы роптать на возможную работу, но от добровольного участия отказывался — инстинктивно, всякий раз, когда мог, он обособлялся и отстранялся. Когда его сундучок поставили в небольшой грузовик, который должен был отвезти в Фализы и его самого, он заказал себе яичницу с ветчиной в дешевом рабочем кафе на улице Басс, где уже закрывали ставни. Затем, пройдя по рано замуровавшимся улицам, где эхом отдавались шаги патрулей, он добрался до своей комнаты.

Комната представляла собой довольно узкий чердак, окна которого выходили на Мёз; в углу, напротив железной кровати, сушились фрукты, разложенные на старых газетах, устилавших кривой комод; навязчиво-сладковатый запах кислых яблок был столь агрессивен, что Гранжа затошнило. Он распахнул окна и уселся на дорожный сундук, полностью протрезвев. Простыни, одеяла благоухали гниющими яблоками, как какой-нибудь старый пресс; он придвинул кровать вплотную к открытому окну. Пламя свечи подрагивало в потоках медленно тянувшегося с реки воздуха; сквозь кровельные стропила проглядывали тяжелые, странного бордового цвета сланцевые плиты Мёза. Он разделся в весьма сумрачном настроении: городишко литейных заводов, улочки угольного цвета, полковник, яблоки — все в этом соприкосновении с жизнью расквартированной армии претило ему. «Дом-форт, — размышлял он, — что бы это могло быть?» Он порылся в своем уже застарелом запасе знаний, пытаясь вспомнить положение об использовании полевых фортификаций, — нет, решительно, там ничего такого не было. Термин скорее относился к кодексу военной юстиции; ему чудилось в этом слове нечто безысходное, что одновременно наводило на мысль и о следственном изоляторе, и о Форе, которая также была тюрьмой. Когда он задул свечу, все изменилось. Он лежал на боку, а его взгляд парил над Мёзом; над утесом уже зависла луна; слышался лишь необыкновенно спокойный шум воды, скользившей по хребту затопленной плотины, да крики сов, устроившихся в деревьях на противоположном берегу. Городок растворился вместе с клубами дыма; со скал, смешавшись с туманом, сползал аромат больших лесов, затопляя весь городок вплоть до его заводских улочек; была одна лишь звездная ночь да протянувшиеся на мили и мили вокруг него леса. Возвращалось очарование, испытанное днем. Гранж подумал, что отныне к нему вернется половина его жизни: на войне ночь обитаема и проходит «под открытым небом», мелькнуло у него в голове, и ему грезились узкие белые дороги под луной меж черными лужами круглых яблонь, лагеря, разбитые в лесах, кишащих зверьем и неожиданностями. Он заснул; его рука свешивалась с кровати, как с лодки, плывущей по Мёзу: завтра было уже очень далеко.

Как только последние дома Мориарме остались позади, асфальт кончился и начались первые извилины. По булыжнику, по всей ширине дороги, будто плугом прошлись: это напоминало своеобразную сахарскую каменистую пустыню, каменную реку без выемок и насыпей меж двух стен лесной поросли. Гранж заглянул во вздрагивающую на нескончаемых ухабах карту — начиналась лесная просека. На каждом крутом повороте вырисовывалась долина; туман клубился вдоль ее пересыхающей реки, которая скользила к низовью все быстрее и быстрее, возмущаемая водоворотами, подобно тому как вода стекает из опорожняемой ванны. Наполненное радостным солнцем утро было прозрачным и свежим, а эти леса без птиц поражали Гранжа