Эльмолин [Рикарда Мария Тершак] (fb2) читать постранично, страница - 2

грязи.

И если заблудившаяся птица, отравленная испарениями газов, с жалобным криком утопала в холодном месиве, его это нисколько не трогало. Ему было наплевать, что вся трава, пытавшаяся пустить ростки вокруг вулканчиков, покрывалась бурой массой.

Он жил одним стремлением : постоянно будоражить вулканическую грязь. Зачем он это делал, он не знал. Только смутно ощущал, что однажды это ему пригодится.

ГЛАВА 2. О МАЛЬЧИКЕ ПО ИМЕНИ ГАЙНИ

А у подножия грязевого вулкана, в широкой долине расположился Маленький город. В нем никогда не происходило ничего особенного, то есть ничего такого, что заслуживало бы нашего внимания. Жители спокойно занимались своими делами. И никто не знал, что река, протянувшаяся вдоль города, начинается с маленького источника, пробившего себе путь как раз возле самой избушки Фридолина и Эльморка. Да никто и не задавался подобными вопросами. Люди просто наслаждались необыкновенно прохладной и чистой водой и радовались обилию рыбы в реке.

В этом городе было, конечно, очень много детей. Как, впрочем, и везде. Троим из них отведена в нашей истории особая роль. Это два мальчика и девочка. Одного из мальчиков звали Гайни. Он принадлежал к народу, не знающему разницы между природой и «другим» миром. Для этих людей лес был домом, великолепие звезд в летней ночи — роскошным залом. А дождик, моросящий с затянутого тучами неба, они воспринимали как подходящую возможность очередной раз помыться без особых хлопот, с надеждой ожидая ясных дней.

Тысячелетиями возникают на Земле народы. Они меняются, развиваются счастливо или трагично, ведут войны, строят дома, занимаются искусством, а потом медленно исчезают. Народ, к которому принадлежал Гайни, был другим. Время текло сквозь него, не в силах его изменить. Тысячелетиями он оставался таким же, каким был с самого начала. Что эти люди задумывали, то и случалось. Чего желали, то и получали. О чем мечтали, то и происходило. Для них не было близкого и далекого. Они всегда были в центре пространства и времени. Что они видели, то могли передать, но не словами, а песней и танцем. Все живое было им близко, как собственная кожа. Любую боль они ощущали как свою собственную. Никогда они не жаловались на голод и холод. Их святыней был огонь. Во сне они прижимались к земле. Вода означала для них жизнь.

Но они никогда не говорили о жизни. Даже долгими вечерами, сидя вокруг своих дымящихся костров.

Жили они группами. Спокойно переносили все тяготы. Если же вдруг случались времена изобилия, они буйно наслаждались им. И тогда текли потоки вина, сало капало со сковородок, далеко слышны были песни и шум дикой пляски.

Они презирали законы, которые навязывал им «другой» мир. У них была тайна, о которой сами они лишь догадывались. И ничему на свете они не придавали такого значения, как молчанию — сокрытию этой тайны, внутри которой они и жили, как в большом прозрачном шаре.

Прошло не так уж много времени с тех пор, как семья Гайни со всем своим скарбом кочевала с места на место. Привычные к дождю и палящему солнцу, к голоду и изобилию, всем довольные, беспечно тянулись они в своих разноцветных кибитках через всю страну, благодарные каждому доброму уголку на берегу какой–нибудь речушки, послужившей им местом отдыха после утомительного пути. В черном шатре, истрепанном ветрами и долгими годами, было достаточно места. И прежде всего потому, что старшие сыновья спали под открытым небом. В палатке располагались на ночлег женщины и младшие дети. И пока их не сморит сон, наблюдали оттуда за отцом, который еще долго сидел у костра с другими мужчинами, помешивая угли. А иногда на фоне неба вырастала черным контуром фигура бабушки. И когда, ближе к ночи, в узком просвете палатки изменялось расположение звезд, с неба спускался месяц и с доверчивостью кошки усаживался бабушке на плечо, а она тихим голосом не переставая нашептывала небу старинные слова своего языка. Так казалось иногда засыпавшему Гайни и его многочисленным братьям и сестрам.

Одежда бабушки не отличалась от одежды других женщин племени. Но было в бабушке что–то особенное, как будто таинственный дух далекого прошлого, бесконечных путей и трудов. А в глазах ее читалось знание тайны и силы. Она была не просто одной из старых женщин рода, она была похожа одновременно на всех женщин всех народов, которые жили и живут на Земле.

Ее руки, коричневые и жесткие, были покрыты трещинами, как кора древнего дерева. Прикосновение их было шершавым. А какой целительной силой они владели, об этом могли рассказать те, кому старая Пипа Рупа принесла облегчение, наложив руки на больные места.

А потом случилось нечто невообразимое: несмотря на то, что вольная жизнь, воздух, ночное небо, ежедневная езда и шум все новых и новых рек неотъемлемо принадлежали этим людям, были их предназначением…семья однажды вдруг поддалась на уговоры речистых отцов города оставить кочевую жизнь и снять красивую и просторную квартиру