Здесь одуванчики еще не расцвели
И стелется шиповник, как черника,
А красота проснувшейся земли,
Как и у нас в России, многолика.
Прошла гроза, умытая трава
Опять встает на тоненькие ноги,
И выясняют степени родства
Стрекозы — голубые недотроги.
Звени, кукушка, сполохи надежд
Твои колокола во мне разбудят.
Быть может, здесь тот главный мой рубеж,
Откуда жизнь совсем другою будет.
И нет печали, если есть земля,
Тоскующая по твоей заботе.
Вы ездили в далекие края?
Тогда, конечно, вы меня поймете.
Колокольня собора Софийского,
Серебристые купола…
В прошлом веке отчаянно, истово
Я бы здесь молиться могла.
Я просила бы мужу радости
От работы — не от вина,
Детям — разума, саду — сладости,
Счастья светлого всем сполна.
…Триста пять ступенек отмерено.
Что сюда меня завлекло?
С колокольни гляжу растерянно —
Небо тучами заросло.
Можно тронуть рукою — низкое
И холодное наверняка.
Колокольня собора Софийского
Задевает за облака.
Кто возвысил ее до облака —
Это промысел лишь его:
Детям разум дать, сладость яблоку,
Мир для времени моего.
Перепутала природа впопыхах
Дождевые-снеговые облака,
Хлопья снега тихо тают на лету,
Почки листьями стреляют в высоту.
Почему они не. чувствуют беду,
Заболеют, пожелтеют, пропадут!
До салюта ли,
когда не та пора,
В сером небе перепутались ветра.
Удивляюсь: после этой чехарды
Замерзали,
да не вымерзли сады.
Запах радости, усиленный теплом,
Разливается над письменным столом.
День устоялся, как вода в сосуде,
Сухая гарь придавлена к земле.
Час ужина. На улице безлюдье
И даже птицы замерли в листве.
Окраина, тебя я понимаю:
Скоропостижно городскою став,
Сопротивляешься, не забываешь
Свой деревенский вековой устав.
В ничьих полях
(На будущее лето
Здесь все застроят. Начали уже.)
Цветет картошка нежно-белым цветом,
Без дела жить —
земле не по душе.
На речке малой, что нетерпеливо
Сквозь мусорную свалку ищет ход,
Растет — не сохнет шелковая ива,
А ночью даже иволга поет.
Голос слышала твой однажды —
И ко всем остальным оглохла.
Ты не думай, что это плохо,
Ты подумай, как это важно.
Только раз целовала губы
И поверила в то мгновенье:
Все иные прикосновенья
Были неисправимо грубы.
И опомниться не старалась,
Повторяла в рассветный час я
Непривычное слово «счастье»,
Как оно хорошо рифмовалось!
Я слушаю ветер опять в одиночку.
Он ластится, требует и тревожит.
Балконную дверь он хватает за ручку,
А в дом не прорвется, не может, не может.
Я слушаю ветер. Свеча на рассвете
Нальется расплавленным парафином,
Сиянье ее помешает заметить,
Где прячутся тени в пустынной гостиной.
Я слушаю молча, я думаю молча,
Я думы привычные перебираю,
А ветер за дверью стеклянной хлопочет
И мечется, как за воротами рая.
Свободней и слаще ему, молодому,
Недавно отпущенному на волю,
Стрелою стремиться подальше от дома,
Устав напряженной дрожать тетивою.
Ну, встану, открою — прорвется, продует,
Придумает перемещенье предметов,
Свечу до предсмертного жара раздует,
Чтоб тени отслаивались от портретов.
Чтоб я разглядела спокойные лица
И, вспомнив о кровном родстве между нами,
В объятиях ветра могла разрешиться
Стихами — бессонного сердца слезами.
Ах, лето, лето, что тебе не длиться,
Зачем недолог век у красоты…
Уж нечему цвести, и только листья
Алеют, как цветы.
Душа, заботы бренные отбросив,
Мечтой о совершенстве смущена.
И если есть классическая осень —
То в Болдине она.
В заветной роще — словно в тихом храме,
Где речи громкие запрещены,
Своими неумелыми стихами
Не тронем тишины.
Блеснет луны серебряный полтинник,
Коснется листьев лезвием луча…
Подруга спросит: почему — Лучинник?
(Придется отвечать.)
А я не знаю. Так и так прикину,
Скажу, не обрывая мысли ход,
Мол, брали здесь березу на лучину.
(Надеюсь, что сойдет.)
Уснут друзья, гурманы от искусства
И дегустаторы изящных строк.
Еще не скоро видеть научусь я
Светлеющий восток.
Я растворюсь в рассветной дымке синей.
Нет места ни разладу, ни тоске.
Почудится мне, будто бы лучина
Трещит невдалеке.
Пойду на звук.
Нам от него тревожно —
Создателям искусственных огней,
Лучину и представить невозможно,
Тем более нельзя уснуть при ней.
Но это грач расправил оперенье,
И желуди просыпались на пень,
И солнце, светлое, как вдохновенье,
Открыло новый день.
Мы стихи, как сувениры, дарим,
За внимание благодаря…
Шли поэты в гувернеры к государям.
Шли поэты в камер-юнкеры к царям.
Ну, а если — не по принужденью,
Ну, а если в этом был резон:
Заронить томленье и сомненье
В царский, в неприкосновенный сон.
Вдруг увидит нашими очами,
В чем его немалая вина,
Как земля отчизны холодна,
Как страдает пьяными ночами.
Службу эту не считают трудной
(Честь оказана и пост высок),
А поэт — от пули за секунды,
От презрения — на волосок.
…Мы, своей не понимая лиры
И не веря собственным словам,
Раздаем стихи — как сувениры,
И они пылятся по шкафам.
Какие странные мне снятся сны:
Как будто бы тебя не хоронили
Или каким-то чудом оживили —
Опять прекрасные глаза ясны.
Какие страстные мне снятся сны:
Я обнимаю ласковые плечи
И говорю загадочные речи,
Которые лишь нам с тобой ясны.
Какие строгие мне снятся сны:
Я знаю, эта встреча ненадолго,
Что мне нельзя с тобой — законы долга
По-прежнему единственно важны.
Какие страшные мне снятся сны…
Мы несемся на предельной скорости,
На спидометре — не меньше ста,
К черту горести,
забыты хворости,
За верстою
новая верста.
Убавляет скорый ветер времени
Уж и без того короткий срок
Мошкары беспомощного племени,
Что ей надо около дорог?
Сквозь очки и хриплый гул транзистора
Еле видим, как живет земля,
Яркая, по-праздничному чистая,
Убранная в клены-тополя.
Пролетаем мимо чудо-домиков,
Не успев осмыслить на лету:
Люди терпеливо, словно гномики,
Создают-лелеют красоту.
Почему же мы скользим по краю,
Почему же мы стремимся прочь?
Даже разглядеть не успеваем,
А должны остаться
и помочь.
Отработала.
Неподвижен
Тяжкий снег на суставах ветвей.
От соседства изящных вишен
Все изъяны стали видней.
Бесконечных надежд порывы
Исковеркали ладный ствол.
Как недолго была счастливой,
Не заметила — век прошел.
В ореоле листочков слабых
Восходило солнце в зенит.
Удивительный запах яблок
В сердцевине она хранит.
Помнит каждого сладкую тяжесть
И стремление к центру земли.
Если слушать умеешь — расскажет,
Как они беспокойно росли.
Для себя — ничего не просила,
Лишь у неба воды простой.
Да она и сейчас красива
Самой главною красотой.
Приготовиться к бессоннице!
Чай «со слониками», он
Не ко времени припомнится,
Будет поздно осужден.
Вырастая из затылочной
Непристроенной кости,
Станет пышно и настырно
Та бессонница цвести.
Но промаявшись без толку
И покинувши кровать,
Не достанешь книгу с полки,
А начнешь себя читать.
Пересматривая строго
Жизни прожитой тома,
Ты раскаешься во многом
В силу «заднего ума».
Завтра, кстати, понедельник,
Можно все начать с нуля.
…Ветер мокрою метелью
Облепляет тополя.
Ни звезды, ни света нету,
Лишь у ночи в кулаке
Кто-то курит сигарету,
Кто-то мается в тоске.
Иногда бывают дни:
Представляешь — ты букашка,
В одинаковых рубашках
Все товарищи твои.
Не ропща и не сердясь,
По неровностям дороги,
Многоруки, многоноги,
Тащим груз и топчем грязь.
Такова судьба твоя,
Хороша ли — кто рассудит,
Жизнь построена из будней —
Это камни бытия.
Но приходит новый срок,
Приготовясь точно к сроку,
Далеко от нас к востоку
Ввысь взвивается «Восток».
За бессмертием, как в бой,
Устремляется в азарте,
На небесной синей карте
Вспыхнет новою звездой.
И оттуда, с высоты,
Штурман глянет на планету…
Но ведь создал чудо это
Человек,
А значит — ты.
Только силы не жалей
Да не сетуй на усталость.
Век от века уживались
В нас и бог
И муравей.
Межзвездный корабль цепенеет на старте,
Наутро взлетит в синеву.
«Зачем это нужно? — твердит обыватель, —
Без этого я проживу».
Его не согреешь мечтой о грядущем,
Ему высоко не видать,
Он в собственном садике
райские кущи
Создал — и на все наплевать.
…В летящих ракетах
(Лишь вздрогнули камни,
Лишь бок у Земли опален) —
Бесстрашные люди.
Им некогда помнить,
Что тыл не везде укреплен.
Красивые люди.
Им снилась издревле
Великих открытий пора.
…А звезды блестят, словно яблоки с древа
Познания зла и добра.
Зарубежные дамы
все — в костюмах из твида,
все — со средствами, с шармом,
все почти — без семьи,
пропадают, бедняжки,
хорохорясь для вида,
в пустоте одиночества
губят годы свои.
Зарубежные парни
все — в шикарных «Феррари»,
все — за длинной деньгою
по свету снуют,
безнадежно мечтают,
чтобы их понимали,
и с тоски одиночества
виски с содовой пьют.
Зарубежные авторы
пишут со смаком,
и длиннот не боятся они
ни черта,
подают эту вечную тему
с размахом,
будто их завораживает
пустота.
Где же нам их понять?
Нас тому не учили.
Озабочена судьбами близких
душа,
от ребячьих затей
в коммунальной квартире
и до взрослых проблем —
все у нас сообща.
До того сообща,
что в иное мгновенье
пропадает хорошее
стихотворенье.
Ну и пусть, не родившись,
погибнет оно,
если время мое
человеку нужно.
О женщины,
ничтожество вам имя…
Ложится снег на теплую траву.
Под взглядами небрежными твоими
Как в полусне живу.
Ты ходишь замкнутый
и очень умный.
Где выход
из обид и бед?
Я модную приобретаю сумку,
чтоб нравиться тебе.
Я шью себе отчаянное платье,
я крашу рот.
И от беспомощности
жалко плачу
ночь напролет.
Соседка говорит:
«А мой-то, сволочь,
дерется ни с того и ни с сего.
Но за одно,
за ласковое слово
я для него…»
Она ему усталости не выдаст,
не спрячет подобревшего лица.
И самые тяжелые обиды
смываются слезами до конца.
И тает
голубой осенний иней — тепла трава.
О женщины, ничтожество вам имя.
И слава вам!
Я никогда так плохо не жила.
Я даже перестала притворяться.
Я говорю друзьям: «Мне плохо, братцы,
Я никогда так плохо не жила.
Начну с погоды — не по мне она:
Зимою оттепель, и летом сыро,
Не напасешься обуви на сына,
Да и сама я, кажется, больна.
И с сыном — просто сущая беда,
Учиться заставляю через силу,
А я его так радостно носила,
Мечтала — эта радость навсегда.
Заставленный случайными вещами
Уют переродился в неуют,
Противен дом, в котором не живут,
А лишь когда придется навещают.
Стихи забыты. Муза ни гу-гу.
Талант пропал. Не спорится работа.
Читать устала. Думать неохота —
До глупости додуматься могу».
Друзья — свидетели моих годов,
Минуты каждой, каждого мгновенья —
Насмешливое выскажут сомненье
И не поверят, что итог таков.
Они не станут надо мною охать,
Уйдут они, спокойные вполне,
Совсем не потому, что плохо мне,
А потому что им не так уж плохо.
Я кольцо твое сдирала с кожей,
Зло и убедительно вполне
Говорила, что себе дороже,
Что такая роскошь не по мне.
Этот эпизод неэлегантный
Мною и тобой давно забыт.
По какой причине — непонятно,
До плеча рука моя болит.
Не верила, что повторится лето
С его зелено-голубым сияньем,
Не ожидала, что случится это
Разлуку отменившее свиданье.
Нерассудима тяжба между нами,
Но пусть она не заменяет жизни.
Ты посмотри: проносит лето знамя
По нашей, по единственной отчизне.
Над нашим садом розовеют звезды,
А небо словно крылья синей птицы.
На наши травы льются наши слезы,
И оттого светлеют наши лица.
Отпусти меня, отпусти,
Дай дыхание перевести,
Дай испить спокойной воды,
Упаси меня от беды.
Не держи меня на струне
Страстной памяти обо мне.
Не раскаиваясь, не скорбя,
Я отказываюсь от тебя.
Я отказываюсь с трудом,
Этот дом без тебя — не дом,
Бивуак, остановка в пути.
…Отпусти меня. Отпусти.
Он не любит, а мне и не надо.
Вот ведь дожили до чего!
Удивительная прохлада
Возле сердца легла моего.
Будто после работы — отдых,
Будто после усталости — сон.
…Городской разноцветный воздух.
Неподвижен и невесом.
Ослепительны желтые листья,
А дорога уже бела,
И поземка с повадкой лисьей
Завивается у ствола.
Над озябшей зеленью сосен
Птиц прощальные виражи…
Как ты много успела, осень,
Как я мало сумела, жизнь.
У меня бы хватило сердца
Любить тебя первой любовью,
Первой любовью человека,
Знающего, что такое любовь.
У меня бы ума хватило
Разобраться в твоей науке,
Видеть мир твоими глазами
И верить тебе одному.
У меня бы хватило веры
Не ждать от тебя подснежников
И прочих сентиментальностей,
Недостойных солидных людей.
У меня бы хватило юмора
Перекраивать старые платья,
Улыбаться счастливой улыбкой
Даже в самый нелегкий день.
У меня бы жизни хватило
Закончить твою работу,
У меня бы хватило уменья
До смерти — не умереть.
Ты прости мое отступленье —
У меня не хватает силы
Каждый день (единственный в жизни!)
Тебя провожать к другой.
Вот и выспалась, отдохнула,
Будто сроду не уставала.
Над горою звезда качнулась
От морского девятого вала.
Под ногою чувствую стремя —
И задерживаю дыханье:
У меня появилось время,
Чтоб успеть загадать желанье.
Выбирала пустынные пляжи,
Подымалась до первой зари
И ни с кем не знакомилась,
даже
Не хотела ни с кем говорить.
А на шелковой скатерти моря
Расцветала-тускнела кайма…
Только волны с камнями в споре —
Так сама захотела, сама.
Повторяющиеся вопросы,
Одинаковые имена —
И забыть не забыла,
а просто
Я взяла и сменяла
На
Благородный и непривычный
Веер сосен на той горе́…
Осень явится, как обычно,
В предназначенном октябре.
В бурном море смешаются краски
И тяжелым станет оно.
Виноградом желтым и красным
Мы закусываем вино,
Говорим у костра до ночи,
Однокровные, как родня, —
Неудавшиеся одиночки
И «пустынники» вроде меня.
За этим кругом благодати,
Очерченным, как «чур меня», —
Поток восторгов и проклятий
И без события ни дня.
А я сумела, я укрылась
В счастливый отпускной мираж —
И в ручке высохли чернила,
И потерялся карандаш.
Я вижу только синих чаек,
Пешком идущих по воде…
Но постепенно замечаю:
Я здесь, а будто бы нигде.
И беспокойство нарастает.
Свою расслабленность кляня,
Вдруг спохвачусь — ведь я живая,
А жизнь проходит без меня.
А в этом круге благодати,
Где солнце что-то больно жжет,
Я не прописана и — хватит,
Беру билет на самолет!
Всё «Почему?» да «Для чего?».
Ну как бы так ответить ловко —
Ему два годика всего,
Вопросами полна головка.
И впопыхах, для простоты
(Пусть размышлением займется)
Я говорю: «Для красоты» —
Хоть ненадолго да уймется.
Когда разучит все слова
И оглядится в этом мире,
Я объясню, что дважды два —
Не обязательно четыре.
Раскрыт доверчивый зрачок,
Но в нем заметно напряженье,
С каким готовится скачок
От любопытства до сомненья.
Но неумелые уста
Отмалчиваются устало.
…А что такое красота,
Растолковать я опоздала.
Мне ночами тревожит душу
Из далеких детских времен
Острый, луковый запах теплушек,
Горе-ягода черный паслен.
Просыпаюсь. А в лунном свете,
Чисто-розовы и ясны,
Улыбаются наши дети:
Видно, смотрят смешные сны.
И не нужно и незачем более
Слишком женское сердце мое
Приготавливать к завтрашней боли,
Потому что не будет ее.
Как мне хочется верить в это!
О восходе часы звонят,
Солнце — радость моя — не где-то,
А как раз напротив меня.
И от этого вдвое силы,
Хоть забота моя нелегка:
Словно круглоголового сына,
Этот мир качать на руках.
Ты будешь вспоминать потом
И этот день, и этот дом,
Остановившееся время,
Как будто свитое жгутом.
Потом, от дома далеко,
Забудешь расставанья горечь.
Жилось беспечно и легко
И это горюшко — не горе.
Шагай смелей через порог,
Расти, ребенок, без изъяна,
Святого мужества урок
Усвоить никогда не рано.
Мой маленький,
дрожащим ртом:
Не припаду
и не завою.
…По радио опять о том,
Как полыхает мир войною.
Какой занятный разговор:
А что бы с нами было,
Когда б Россия с давних пор
Свой путь не изменила?
Жила бы я наверняка
В деревне ярославской,
На свекра, злого старика,
Смотрела бы с опаской.
Погиб отец в расцвете лет —
Его чахотка съела.
(Таким, по правде, был мой дед,
Но здесь не в фактах дело.)
А муж-то — фантазер и мот,
Шутник и запевала.
Мать диво-кружево плетет
Да внуков учит малых.
А их — не меньше десяти,
Я справилась бы, знаю,
Судьбы дальнейшие пути
Они определяют.
Вот Лидка — хитрая не в мать,
Торгует земляникой
И дачницей мечтает стать,
Придумала, гляди-ка.
А Ваня — старший паренек —
(Мне боязно за Ваню)
Каких-то книжек приволок,
Листок нашла в кармане.
Ох, нечестивец, грамотей
(А у попа учился!),
Нет потасовок и затей,
Где б он не отличился.
И всё в дому не по нему,
Да и вне дома тоже.
Какие мысли — не пойму —
Гнетут его, тревожат.
Мне страшно, что его азарт
Сметет уклад привычный…
Зачем же я гляжу назад?
Как всё там необычно
В сравненье с бытом наших дней —
Забота и тревога…
Вот только жалко, что детей
Рожаем мы немного.
Мне рассказывали анекдот.
Не смешной, какой-то мрачный юмор.
Но такой, быть может, и спасет,
Где давно бы от испуга умер.
В анекдоте дело было так:
Прилетает, кажется, транзитом
На планету внеземной чудак —
Двери магазинов не закрыты.
Водки столько, что с рассвета аж
Можно начинать употребленье.
Не с кем чокнуться…
Какой пассаж!
Не видать нигде «венца творенья».
Вышеупомянутый «венец»
Создал бомбу — ядерное чудо.
Самому ему пришел конец,
Но осталась целою посуда.
В мирозданье поломалось что-то.
Больше не сбываются приметы.
Девять заповедей — лишь сюжеты,
Темы для застольных анекдотов.
Лета не было. Зимы не будет.
Високосный год бросает вызов,
Апокалипсиса час приблизив
К позабывшим о заветах людям.
Оскверненный, загнивает кладезь.
Но природа не простит измены.
Так и рвемся из земного плена,
Жуткую испытывая радость.
И чему мы только не учились,
Сколько формул знаем и законов,
Но в полете мысли воспаленной
В чем-то, видимо, переборщили.
Перебор чего у нас случился?
Перекос каких весов великих?
Почему меняет солнце лики,
Путаются времена и числа?
За камерность ругали все,
Теперь же: — Ну, Ириша,
Ведь это не твое совсем,
О чем ты нынче пишешь.
Любовь на откуп мне дают,
Цветочки-василечки,
А соловьи давно поют
У сына во садочке.
Я дом привыкну оставлять,
Чтоб мир узнать поближе.
И в том, что я жена и мать, —
Препятствия не вижу.
Меня измучили долги.
Такое дело.
Вериги эти нелегки
душе и телу.
И дело вовсе не в деньгах —
займешь, да в меру.
Я по́ уши
в других долгах —
ну вот, к примеру.
Читаю как-то раз стихи
в цеху кузнечном
и вижу, как они плохи,
слабы, беспечны,
перед глазами…
Лишь глаза.
Лицо закрыто
повязкой —
будто образа,
что не «раскрыты».
Здесь триста женщин.
Тяжело
сквозь тряпку дышат.
Мне рот обидою свело,
мой стих все тише,
и, не боясь попасть впросак
(ведь есть причины),
спросила я:
«Ну как же так?
А где мужчины?»
Конвейера ученый змей
железом лязгал,
и искры тысячами смен
вступали в пляску.
Обед кончается. Пора.
Ответил кто-то:
«А все они инженера,
им неохота.
Им только пульты хороши —
поджилки слабы».
«А ты об этом напиши», —
Смеются бабы.
Растут проценты с каждым днем,
А я — ни с места.
Захватит жалость,
а потом —
волна протеста.
Неточный тон.
Нескладный слог.
Неясность темы…
Украшен красный уголок.
На стенах схемы.
Я после цеха всласть дышу
в потоке света…
Я разберусь.
Я напишу
про все про это.
Сознайся, наконец, что ты несчастна.
Несчастная, сознайся и пойми,
Что так бывает, и довольно часто,
И с более железными людьми.
У стрел неутомимого Амура,
Похоже, затупилось острие.
И — не любовь, а просто шуры-муры,
Прикрытые названием ее.
Зачем кусать недостижимый локоть?
Сознайся, что побеждена в борьбе,
Тогда ты сможешь просто плакать,
плакать!
А стыдно в это время — не тебе…
Но стой. Подумай. Может быть, природа
По милости своей тебе дала
Два запасных (чтоб укрепиться) года,
Два запасных (чтоб не упасть) крыла.
Дыхание второе. Почему-то
Оно и легче.
Ты не так слаба,
Чтобы поверить в трудную минуту,
Что это не минута, а судьба.
Тут в разговоре поворот:
Хоть мы давно не дети,
Представим, что уже исход
Тридцатого столетья.
А с нами что могло бы стать?
Что стало бы с Землею?
(До ужаса люблю читать
Фантастику, не скрою.)
Моя душа, любимый мой,
Ну разве не блаженство —
При долголетье мы с тобой
Достигнем совершенства
В любви. А нынче все не так,
Всегда-то мы в цейтноте.
Тогда бы помогал наш брак
И детям, и работе.
А что бы стала делать я
С моею вечной темой?
Ведь не любовь и не семья
Не были бы проблемой.
class="stanza">
(Проблемы эти не страшны,
А всё на мертвой точке…)
Росли б героями сыны,
Красавицами дочки.
Я словно в кадре вижу их,
В отдельности и вместе…
Но тяжелеет сытый стих
И топчется на месте.
Коллизии привычный строй
С гармонией не ладит…
Сейчас-то думаешь порой
О выгоде-награде.
Добыты радости трудом
Из пламени и с бою.
…А интересно, как потом
Мы справимся с собою?
Не найти ни конца ни точки.
Держись!
Не укладывается в строчки
Жизнь.
Вылезает в дешевую прозу
Сама.
Вырастает в беду и угрозу
Для ума.
Не выдерживает расписаний,
Не ждет
Убедительных указаний:
«Вперед!»
Расцветает геранью в горшочке.
Ура!
Оставляет в последней сорочке —
Хитра.
Чтобы мы не виляли напрасно
От дел,
Зная трудный свой
и прекрасный
Удел.
Имя Ирины Морозовой читателю запомнилось уже по первой книге — «Костры». Острая публицистичность и проникновенный лиризм отличали ее. «Забота» — книга новых стихов поэтессы. С пониманием и взволнованностью Ирина Морозова пишет в ней о сложной духовной жизни нашей современницы.
Последние комментарии
15 часов 28 минут назад
15 часов 28 минут назад
15 часов 37 минут назад
15 часов 45 минут назад
16 часов 43 минут назад
17 часов 1 минута назад