Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Это время было слишком холодным для ведения войн. Мужчины строили длинные тоннели из уплотненного снега, камней, козьих шкур, глины и веток, и палатки ютились под ними или в пещерах, напоминавших перегородки в подножии гор. Зимой занятий было мало. Время проходило главным образом за рассказами, выпивкой, азартными играми, едой и сексом. Иногда эту монотонность нарушали стычки между соперничающими охотничьими группами. Если один мужчина убивал другого во время перемирия, он должен был платить Кровавый Выкуп, поэтому воины убивали друг друга с оглядкой и редко. Ритуал крарла был единственным оживляющим событием.
Обряд для мальчиков был одним из таинств мужской жизни. Ни один мужчина не становился воином, не пройдя через него. С тех пор, как себя помню, я знал, что это мне предстоит, эта веха моей жизни, и я испытывал ужас, совершенно не понимая почему. Но я скорее проглотил бы язык, чем признался в этом. Даже матери я не признавался. Я не мог допустить, чтобы она видела мою слабость.
В листопад я овладел одной девушкой. Она была примерно на год старше меня и заигрывала со мной, а потом страстно раскаялась в этом, когда я принял ее кокетничанье всерьез. Она преследовала меня, чтобы опозорить, так как больше всего ненавидели Тафру женщины и передали эту ненависть своим дочерям. Девушка, несомненно, думала, что я еще не созрел, но она ошибалась. Она кричала от боли и гнева и кусала мои плечи, пытаясь сбросить меня, но шайрин — ее женская вуаль-маска — притуплял зубы, а мне все это доставляло слишком много удовольствия, чтобы отпустить ее.
Когда я кончил и обнаружил, что у нее идет кровь, мне на мгновение стало жаль ее, но она сказала: «Ты, подонок вне племени, ты тоже будешь истекать кровью и вопить, когда в тебя войдут иглы. Я надеюсь, они, может быть, убьют тебя».
Вообще женщины боялись и почитали мужчин крарла, но по отношению ко мне она испытывала некоторую храбрость, потому что я был сыном Тафры. Я держал ее за волосы, пока она не захныкала.
— Я знаю об иглах. Так наносятся знаки воина. Не думай, что я буду скулить под ними, как девица с ключом в ее замке.
— Ты, — прошипела она, — будешь извиваться. Ты распухнешь и умрешь от этого. Я попрошу Сил-На наслать на тебя проклятье.
— Давай проси. Ее проклятья воняют, как она сама. А что до тебя, так ты должна поблагодарить меня. Я оказал твоему будущему мужу услугу, ты оказалась труднопроходимой сукой.
Тут она попыталась выколоть мне глаза, и я ударил ее, заставив передумать. Ее звали Чула, мою первую жену, как потом вышло; так что изнасилование было в каком-то отношении пророческим.
Все же ее слова привели меня в угнетенное состояние. Татуировка, которая была частью Обряда, тревожила меня давно — Чула лишь высказала эту тревогу.
У меня было странное тело, и это я уже знал благодаря укусу змеи и другим вещам. Я темнел на солнце и бледнел зимой, как и все люди, но на коже никогда не было пятен, и ничто не оставляло на ней шрамов. Как бы желая уравновесить эти свойства, мой организм не переносил ничего незнакомого, что попадало внутрь, даже пищи. Сочное жареное мясо вызывало у меня рвоту, если я съедал больше одного-двух крошечных кусочков; их пиво было для меня отравой. Я наконец начал задавать себе вопрос, как на меня подействуют яркие чернила жрецов и иглы, введенные в руки и грудь. В результате мне пришло в голову, что я, вероятно, умру, как сказала эта девушка, и это вызвало неистовую злость. Было невыносимо думать, что я погибну из-за чего-то презренного и оставлю мать одну в палатке Эттука. И я ничего не мог сказать, так как выковал из себя железного человека. Накануне дня Обряда я пошел охотиться один, поднимаясь и спускаясь по заснеженным краям долины под покровами скрежещущего ветра. Несмотря на мои четырнадцать лет никто лучше меня не владел стрелой и копьем.
У заводи паслись две коричневые самки оленя. Я убил их одну за другой почти за секунду. Когда я подошел выпустить из них кровь, чтобы облегчить их вес, что-то оборвалось у меня внутри как камень, сорвавшийся с горы. Впервые, убив, я понял, что отнял чью-то жизнь, нечто, что принадлежало кому-то. Олени, которых приходилось волочить по снегу, были тяжелыми, как свинец, и дряблыми, как мешки, из которых вылили вино. Я пожалел, что сделал это; у нас было достаточно мяса. Однако я чего-то добивался и вскоре, возвращаясь назад с добычей, я увидел зайца и убил его тоже и принес к палаткам.
Мужчины смотрели на то, что я принес, с возмущением, а некоторые из молодых женщин не удержались от восклицаний. Кое-кому на женской половине я начинал немножко нравиться. После Чулы были другие, более благосклонные, но тоже готовые вопить и жаловаться потом. Однако, как я заметил, они приходили снова.
Эттука не было. Он пил с другими вождями дагкта на южной стороне лагеря. Он не заходил к моей матери, пока не возвращался к вечерней еде или не напивался до буйства, или и то и другое вместе. Тафра сидела в своей темно-синей палатке и ткала на станке, вымененном у моуи. Они говорили, что
Последние комментарии
22 часов 33 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 21 часов назад
2 дней 1 час назад
2 дней 1 час назад
2 дней 1 час назад