Шамиль [Василий Иванович Немирович-Данченко] (fb2) читать постранично, страница - 2

были глухи. Ни один голос с высоты не раздавался мне в ответ, и только горный ветер как шайтан смеялся и свистал кругом, да снизу доносились стоны и вопли наших, умирающих и раненых… Я воззвал к моему покровителю Омару… Я крикнул Алию: «Слышишь ли ты меня?», но Омар молчал, и Алий не слышал… Неужели мы оставлены Богом и его пророком?.. Неужели над нами нет более его покрова и милосердия?..

— Аллах, Аллах! — воскликнул он, царапая себе лицо. — Неужели ты хочешь стать Богом и защитником неверных!..

И он точно стал прислушиваться…

Но долина молчала, задумчиво безмолвствовали горы… По верхушкам деревьев крался ветер, тихо шелестели знамёна и значки… Вздрагивали лошади и бряцали оправленными в серебро уздечками… Всё краснее и краснее разгорался зловещий Альдебаран, и из-за вершин Шахдага засверкали семь очей Большой Медведицы…

— Молчит Аллах… Оставил меня пророк его… Правоверные!.. Я, чтобы лучше слышать голос Бога, всходил на утёсы… Мне осталось одно: как жалкий червь я уйду в землю, зароюсь в ней и там — в смраде и унижении, буду ждать Его милости… А вы стойте тут до утра, и горе тому, кто скажет слово или оставит своё место… Стойте и молитесь безмолвно… Если бы на вас обрушились все силы Эблиса, — молчите; если бы буря заревела над вами, и молнии стали поражать вас, — стойте!.. Хатхуа, наиб Юсуф, Аслан-бек… вы проведёте эту ночь близ меня и да будете вы моими очами и памятью… Ещё раз: горе тому, кто сойдёт с места или скажет хоть одно слово!..

Он дал знак палачам. Те быстро заработали лопатами…

Через час, в течение которого Шамиль лежал на земле, распростёршись в безмолвной молитве, они вырыли глубокую яму. Шамиль вошёл в неё… Они прикрыли его досками углом над ним и, согласно заранее отданному приказанию, засыпали их сверх землёй, разумеется, оставляя незаметные промежутки. Ужас охватывал войска… Глашатаи каждое слово, сказанное Шамилем наибам и начальникам, передавали пехоте и кавалерии… Какой-то гул отдалённых вздохов проносился по долине. ^[6]

Альдебаран сдвинулся с места, семь очей Медведицы свершили часть обычного круга. Ярко загорелся меч Ориона… Блистательный Сириус — этот «алмаз на перстне Божьем» — показался над горами… Луна выступила и всё кругом облила мечтательным и нежным светом… Застрекотали кузнечики в траве, запели цикады на деревьях, громче из глубины ущелий зароптали горные потоки. С сухим шорохом снялась и полетела саранча… Светляки вспыхнули в кустах… Буль-буль ^[7] вдруг запел в вершине гранатных деревьев и долго серебряными трелями наполнял мистическое безмолвие ночи… А двенадцать тысяч пеших и всадников не смели двигаться и стояли молча над страшною могилою живого имама. Кони фыркали и встряхивали головами… Копыта их нетерпеливо скребли землю, слышался шорох, — тысячи пеших переминались на месте, когда ноги у них затекали. Но никому не приходило в голову оставить место, сесть или отойти в сторону… Смерть ждала ослушников, да и кроме того благоговейное чувство оковывало самые непокорные души… Даже плохо дисциплинированные дидойцы, в своих звериных шкурах, не отводили глаз от свежезасыпанного холма, под которым как червь в земле в уничижении и смраде великий имам Чечни и Дагестана, повелитель народов от гор до Терека, от моря и до моря — покрытый перстью земной, молил Аллаха об откровении… Также и муллы как изваяния стояли около… Нужна была вся восточная покорность судьбе, всё бесстрастие, чтобы выдерживать этот искус… Хорошо было задним рядам лезгинской пехоты, прислонившимся к скалам — передние чувствовали, что земля точно начинает колыхаться под ними, уходить у них из-под ног…

Месяц уже поднялся высоко…

Мягким светом его облитые, вставали вершины Дагестана. Чернели их утёсы, светились ледники… Белый пар клубился со дна пропастей, пелена мглы лежала впереди над низиною Самура… Ущелья кутались в туман, и только боковые скалы прорезывались, точно хотели уйти от него в недосягаемую высоту… Упёршись локтями на ружья, утверждённые дулами в землю, стояли лезгины… А ночь всё длилась и длилась, и, казалось, не будет ей конца, голубой и мечтательной царице мира, так нежно и ласково прохладными устами касающейся разгорячённого чела земли…

Какая тишина! Так тихо, что с башен и стен осаждённой крепости доносятся крики часовых… Чу! Где-то тявкнула собака… Какая тишина! В ней есть что-то страшное, томительное… Молчат горы, — в складках их тысячи джинов притаились в ожидании жертвы… В эти часы из глубины чёрных пещер выползают змеи и тоже подстерегают на горных склонах путников… Хоть бы какой-нибудь резкий и громкий звук нарушил тягостное очарование, снял колдовство зловещего безмолвия… Сон ходит волнами, одуряя головы всех этих людей… Но они борются с ним… Спящего ждёт смерть. Всадникам ещё хуже. Сидя в седле, хорошо спится, но страх, оковывая их, не даёт им сомкнуть глаз…

Имам молит Аллаха…

Быть может, --">