Волчье море [Роберт Лоу] (fb2) читать постранично, страница - 114

отражений в затейливой веренице рун.

Меч стоил нам боли и смерти. Эта рунная железяка, с ухмылкой, как оскал черепа, завела нас в Одинову кузню на краю света, где Одноглазый перековал Братство в то, что ему требовалось, выбросив лишнее.

И ради чего? Чтобы получить в дар все серебро в мире? Чтобы оказаться достойными этой рунической змеи? Я завернул меч в драный арабский серк и сунул в свой морской сундук, заодно с треклятым копьем, похоронив под запасной рубахой, штанами и сложенным плащом. И все же я чувствовал, как струится из них сейд, ощущал резьбу, которую сам нанес на рукояти, с указаниями на дорогу к серебру Атли. После всего, что случилось, я до сих пор понятия не имел о цели Одина, догадывался лишь о цене.

Еще в моем сундуке был сухой лист, который я вытащил изо рта Арнора после боя в тутовой роще. Он напоминал мне, среди прочего, о том, как мы потеряли Арнора и Власия, брата Козленка, о смертях, которые я мог бы предотвратить, но не потрудился это сделать. Как сказал ярл Бранд, что нам ромейские кровавые распри? Тем не менее я долго чувствовал на губах привкус ярловой гривны, железистый привкус крови, — так хочется сплюнуть…

Также в сундуке лежала серебряная гривна Старкада, покуда я не передал ее Бранду, когда мы вернулись, — он как раз получил кучу дирхемов за сдачу Антиохии и готовился отплыть в Море Тьмы. Свалы в его стане уже не было, ее продали арабам, и я бы, верно, разозлился. Но вместо гнева испытал облегчение — и сам того устыдился. В общем, мы присоединились к Бранду в качестве особого отряда.

Наконец в моем сундуке лежал и кусок веревки с «Сохатого», туго свернутый и перетянутый шнуром, просмоленный от высыхания. И лежит там по сей день.

Когда я открываю сундук, чтобы достать костяную иглу или сухие носки, запах возвращает меня в море, на борт «Сохатого», и я воочию вижу побратимов: вот Козленок, серьезный, бледный и худой, с тонкими ручками и ножками и большим бело-розовым шрамом на боку; вот звериный оскал Финна; вот Ботольв, в лихорадке от раны, из обрубка ноги сочится гной; вот Коротышка Элдгрим, очнувшийся и понявший, что ничего не может запомнить, ибо в голове каждый день словно кто-то подметает.

И мертвецов я тоже вижу: Вальгард Скафхогг и Щетина, Траин Забиратель Жизней и другие, потерявшие мужество и веру в Одина, а с ними и саму жизнь; призраки кружат, точно джинны, призраки тех, кто сгинул навсегда в песках Серкланда.

На другой чаше весов Одноглазого выжившие: Финн, Гизур, Квасир, Хленни Бримили, Торстейн Обжора и остальные, едва ли больше двух десятков, все выкованы Одином, истинные побратимы, на веслах «Сохатого», гребут, направляя корабль вослед ярлу Бранду, и чают оказаться в море, где брызги замерзают серебряными бусами.

Нос «Сохатого» был устремлен на север, и мы развернули парус, а воины были уверены, что Убийца Медведя, любимчик Одина, приведет их к таинственному сокровищу, раз он вернул себе рунный меч. Если кое-кто и недоумевал, с чего это ярл вечно хмурится и забивает себе голову всякими глупостями вроде просмоленной корабельной веревки, которой отбивают лад движения весел, такие люди хранили молчание. Орм Убийца Медведя, поговаривали, убил противника на хольмганге с одного удара.

У кормчих, как всегда, нашлось собственное название даже для этого огрызка веревки. И коварство Локи в этом названии не ускользнуло от меня, когда я мысленно сравнивал гибель Скафхогга и прочих с ценностью проклятого клада Одина.

Они называют его «горьким концом».

От автора

Попытка понять смысл событий на Ближнем Востоке в конце X века — или в любой другой период — немедленно вызывает головную боль.

Суннитский халифат Аббасидов медленно рушится под натиском собственного войска мамлюков, состоящего из турок, славян и берберов, на троне сменяют друг друга малозначимые халифы, которых вырезает семейство Буйидов из Багдада. В то же время другая династия, Хамданиды, утверждается в Алеппо, но все же сражается под черными знаменами Аббасидов, клянясь на словах в верности багдадским халифам.

Между тем торжествующие шииты-Фатимиды покоряют Северную Африку, берут Александрию и заново переименовывают ее в Каир (Победоносный), а затем движутся на север, чтобы положить конец распрям и принести стабильность в хаос малых царств Сирии и Палестины, одно из которых пребывает под властью самозваного Икшида Мухаммада ибн-Туга в Иерусалиме.

Одновременно возрождающаяся Византийская империя бьется за Антиохию и Алеппо, ряд кампаний Никифора Фоки приводят к захвату Тарса и в год, описанный на страницах этой книги, к большому походу, опустошившему Джезиру.

Примерно два года спустя Никифор Фока был убит Иоанном Цимисхием (Красные Сапоги) и Львом Валантом — при попустительстве императрицы Феофано, — зарезан во сне в своем дворце. Иоанн стал новым императором, и кое-кто полагает, что это спасло Византийскую империю. Красные Сапоги — и следом за ним Василий II — в конце концов --">