Белая западинка. Судьба степного орла [Гавриил Семёнович Колесников] (fb2) читать постранично, страница - 2

осилить даже опытные каюры на крепких оленьих упряжках.

У меня хранится от тех лет безымянная запись. Собирая факты о пионерах, первопроходцах края, я не удосужился запечатлеть в блокноте их имена. Беспечны мы были тогда к памяти своих товарищей. Вот эта выписка из дневника неизвестных героев:

«Дороги через перевал не было. Наверху дула позёмка. Неся на спине груз, люди шли гуськом по глубокому снегу и ступали след в след. На месте, где должны были стоять палатки партии связистов, мы увидели ровную снежную пелену. В одном месте прямо из снега шёл дым. Оказалось, что здесь из‑под снега торчит кончик трубы, выходящей из одной палатки. Люди были погребены под снегом. Наши рабочие, у которых воспалились глаза от яркого снега и солнца, остались здесь отдыхать, а мы вдвоём отправились дальше. Шли по хребтам сопок, без лыж. По твёрдому насту это было нетрудно, но когда переходили через распадки, проваливались по пояс. Тогда мы брали в руки ветки стланика и ползли, упираясь ими в снег. На обратном пути мой товарищ ослеп. Глаза у него слезились, а веки опухли. Тогда я пошёл вперёд, а он двигался сзади, держась за конец палки, которую мы вырезали в тайге. Было трудно, но мы дошли…»

Вот так начинали наши товарищи.

Им было трудно, но они дошли!

И теперь мы снимаем шапки, подъезжая к Яблоновому перевалу. На его вершине стоит обелиск, напоминая живым о гибели колымских связистов, ценою жизни своей протянувших через тайгу ниточку телефонной связи.

Сегодня Колыма с юга на север и дальше двумя разветвлёнными нитями на запад до Индигирки и на восток до Чукотки расчерчена властными линиями знаменитой Колымской трассы — её главной артерии, её нерва, жизни и силы.

Есть у нас основания гордиться нынешней Колымой. Прииски и рудники, фабрики и заводы, угольные шахты и карьеры, автомобильные шоссе и железные дороги, морские порты и речные пристани, всеобъемлющая почтовая, телеграфная и телефонная связь, рыбные промыслы и пушные фактории, оленьи стада и северные огороды, пищевые и витаминные комбинаты, исследовательские институты и лаборатории, школы и техникумы, своё издательство и десятки газет, больницы и санатории, Дома и Дворцы культуры, стадионы и яхт–клубы, уникальный Охотско–Колымский музей, театры и кинематографы, города и посёлки.

Но и все это не самое впечатляющее, хотя дух захватывает от сознания того, что и твоих рук не миновало воздвигнутое на пустом месте заледенелого края. Мы читали «Чукотскую правду» и знали, что набирала её чукчанка. Мы входили в рубленую якутскую избу и видели накрытые одеялами кровати и электрическую лампочку, свисавшую с матицы. В амбулатории лечила нам обмороженные пальцы орочанка в белом халате. Маленькие эвенки учились по своим национальным букварям… Удалось воскресить из мёртвых множество маленьких народов Севера, в короткий срок приобщить их ко всему достоянию современной цивилизации, вплоть до телевизора. Я не знаю чуда чудеснее!

В постоянном общении с природой Колымы я полюбил её. И, видимо, навсегда… Грустно, когда в жизни наступает пора воспоминаний. «Лучше жить, чем вспоминать пережитое. Воспоминания — для других, не для себя.

Когда это было? Ой, давно! Четыре десятилетия минуло с того времени…

Ну что ж, выбор сделан. Самолёт уже не вернётся. Чуточку щемило сердце при мысли, что много лет не увижу я «материка», как говорят на Колыме, хотя Колыма и есть самый коренной материк. Далеки и недоступны теперь и Художественный театр, и Третьяковская галерея, и уютные арбатские переулки. Всему этому я предпочёл край света.

Северо–восточный угол Азии не только на карте представляется краем света. Это действительно грань, дальше которой живому двигаться некуда. Да и не особенно охотно приживается живое в этом краю. Здесь все не в меру. Фантастически богатые недра! Но как цепко держится за свои богатства вечномёрзлая земля. Зачем они ей? Неукротимо бурные речки, такие полноводные в разливы, вымерзают до дна зимой. Нежные, прозрачно–акварельные краски служат каким-то непонятным фоном для непреодолимо грубых завываний метелей, пронзительных ветров, почти непереносимых для человека холодов. В короткое, но знойное лето совсем не заходит солнце, а в бесконечно длинные зимы никогда не бывает светлее, чем в Подмосковье в сумерки…

Мощные горные хребты и кряжи обступают долины рек. По распадкам гор бегут студёные ключи, — настолько студёные, что ломит зубы, когда вы пьёте чистую и прозрачную, как горный хрусталь, воду. Небу, ущемлённому горными цепями, тесно, и оно кажется необыкновенно высоким, но узким.

Трудно и птице, и зверю, и дереву приспособиться к однообразно тяжёлым условиям Севера. Но зато все, что приспособилось, стало необычайным, своеобразным. И птицы, и звери зимой по преимуществу белые, и только какая‑нибудь чёрная отметина на кончике хвоста позволяет различать горностая или куропатку на безупречно белом снежном фоне. Мех у зверей густой и тёплый…

Колымские