cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Цезаря.
– Какой врач?
– Тот, что приехал с вашей бригадой. Вы, наверно, кроме права изучали психологию?
– Нет, астрономию. Но не закончил.
Хорошо бы у нас были огромные, с дом, морозильники. Заморозиться и переждать. Пока все не забудется, пока настоящее не станет прошлым. По полицейской рации слышны какие-то посторонние разговоры. Кто-то смеется.
Кто-то кому-то желает спокойной ночи. А может, она вдруг встанет, встанет и пойдет, обнаженная, в ванную.
– Приехали, – сказал блондин.
Мы вышли из машины перед комиссариатом. Я знал этот дом, обыкновенный многоквартирный дом. Когда-то меня приводили сюда патрули. Когда-то я интересовался политикой и любил свою несчастную родину.
Около грубой деревянной двери, которую неизвестно зачем много раз выламывали, корежили ломами и обливали краской, – около этой двери лежала на тротуаре цыганка, прижимая к себе спящего ребенка. Увидев нас, она стала жалобно просить на незнакомом языке милостыню.
А внутри шел ремонт. Стояли обросшие известкой козлы, на полу валялись газеты былых эпох, суетились маляры в бумажных треуголках.
– Прямо, прямо, – сказал Корсак и повернул налево.
Мы подошли к двери, обитой ржавой жестью. Корсак отпер ее ключом, зажег свет и указал на две табуретки возле кухонного стола. Я сел на ближайшую.
– Подождите.
И вышел, не заперев двери. Я бы мог воспользоваться случаем. Но лучше умереть. Хорошо бы закрыть глаза и оказаться по другую сторону. Здорово придумано: оказаться по другую сторону. Бесконечные туннели, таинственные закоулки, неглубокие расщелины. Убогая фантазия.
Пустая комната. Темно-серые панели на голых стенах. Кто-то что-то выцарапывал на этой серости. Рвущийся из души протест, а может, имя случайной подружки или застрявший в мозгу афоризм. Он астроном. В голове у него трехмерная модель Вселенной. Он ни на минуту не забывает, что сине-белый чуточку сплющенный шар летит в мнимой пустоте. Для нас – ночь, а для него – пол-оборота честолюбивой и самоуверенной планетки вокруг своей оси.
Я вытащил скверный жребий из шапки судьбы. Во лбу тикает боль. К горлу подступает тошнота.
Вернулся Корсак. На ходу причесал свой весенний пушок. Поставил на середину стола магнитофон в кожаном футляре и, как-то странно, но энергично разведя локти, ладонями пригладил волосы на висках.
– Вам придется ответить на несколько вопросов.
– Хорошо. Попробую.
Он защелкал клавишами магнитофона. Потом помычал по-своему и спросил:
– Ну, так как это началось?
Тут лязгнула дверь, и в щель просунулась физиономия – точь-в-точь американский президент.
– Мы собрали все, что смогли. Несколько волосков, разных. Какой-то мусор, куча пыли и пуговица от немецкого мундира времен войны. Отдаю в лабораторию.
Корсак кивнул, а когда дверь закрылась, вроде бы сочувственно меня подбодрил:
– Ну, я вас слушаю.
Черты лица у него были, можно сказать, резкие, но как будто в последний момент смягченные Создателем. Наверняка умеет улыбаться тепло и приветливо
– в соответствующих обстоятельствах.
– Не знаю. Не знаю, как было. У меня все перепуталось. Прошлое, давнее и недавнее, вчерашний день и последняя ночь. Не знаю. Помню только, я маялся от скуки. Но мне всегда скучно. Пробовал чем-то заняться, ждал каких-то телефонных звонков. Но это была только попытка обмануть самого себя. Я вышел на балкон, поглядел на воробьев, они дрались, бесстыдно совокуплялись, ждали, что я брошу им крошки. Тяжелые тучи разошлись, и из тумана выплыл Дворец культуры, на который я часто смотрю и ничего особенного не вижу. Потом пролетел самолет, вероятно, из Москвы в Париж, пролетел так высоко, что виден был только белый рыхлый след на чистом небе. И тут я заметил, что эта белая полоса очень круто загибается вниз, и осознал, как мала наша планета и как опасно близок горизонт, за которым, под отвесным обрывом, чужие края, чужие моря. Мне стало еще неуютнее. Я почувствовал себя одиноким и не нужным никому, даже статистике, а может, даже Господу Богу. Хотя где-то в подсознании вертелось, что я приглашен на именины к милым, но тоже никому не нужным людям. Я давно уже охладел к бессмысленным сборищам малоинтересных мне личностей, которые с рюмками в руках стоят по углам и беседуют обо всем, а значит, ни о чем. Страшновато оказаться в замкнутом пространстве с ближними, которых я избегаю на улицах. Я отгораживаюсь от них уставленным закусками столом, удираю на кухню, прячусь в ванной. Когда-то мне нравилось общаться с незнакомыми или едва знакомыми людьми. Меня, точно охотника в лесной чащобе, охватывал азарт. То с лету кого-нибудь очарую, то соблазню, то удивлю насмерть. Но со временем охотничий инстинкт притупился, надоело устраивать засады на небогатых, потрепанных, беспомощных ближних. Им хочется получить от меня нектар оптимизма, амброзию бодрости, услышать простые, пускай даже затасканные слова утешения, но мне уже нечего раздавать. Я сам нуждаюсь в приятной лжи и хотя бы мимолетном восхищении. Это милостыня, я ее презираю, но
Последние комментарии
9 часов 58 минут назад
11 часов 30 минут назад
15 часов 24 минут назад
15 часов 28 минут назад
20 часов 49 минут назад
2 дней 8 часов назад