Том 4. Путешествие Глеба [Борис Константинович Зайцев] (fb2) читать постранично, страница - 2

лучше себя чувствовать и даже прибавил несколько кило.

На следующий год мы опять были на море и жили в местечке Преров в одном доме с философом Бердяевым. В то время у меня как раз был сильный коклюш, и я заразила маму Николая Александровича, которой было за 70. Все страшно волновались за ее здоровье.

Из России нам писали тогда обе бабушки, мои тети и дедушка. А сестра моего отца – Надежда, которая была замужем за французом, звала нас переехать в Париж.

* * *

Зимой 1923 года папа поехал из Берлина в Италию, в Рим, по приглашению профессора Ло Гатго. Профессор пригласил тогда нескольких русских писателей читать лекции о том, что происходит в России: как живут люди, что было во время революции. Папа знал французский, немецкий и итальянский языки. Он хорошо говорил по-итальянски. Блестяще знал итальянский Михаил Андреевич Осоргин, с которым отец был очень дружен. И свои доклады они делали для итальянской публики, которая встречала их восторженно.

Но среди этой писательской делегации были русские, которые настолько плохо читали эти лекции по-итальянски, что итальянцы ничего не понимали и говорили: «Как странно, русский язык имеет много общего с итальянским». То есть они думали, что эти писатели читают на русском языке, который «похож» на итальянский.

В это время мы с мамой жили на море. И вместо того, чтобы возвращаться из Рима в Берлин, папа поехал в Париж осмотреться и привезти нас с мамой. Наши вещи остались в Берлине, куда МЫ| больше не попали. И мы приехали в Париж 14 января 1924 года, как оказалось, навсегда.

В Париже жизнь кипела. Там была масса русских – такое впечатление, что из России уехала вся интеллигенция. Издавалось уже несколько русских газет – «Последние новости», а с 25-го года – «Возрождение», выходили «Современные записки»; газета «Руль», правда, издавалась в Берлине (ее редактором был Гессен), – и отец печатался всюду.

Очень яркой была художественная жизнь. Была опера, приезжал Художественный театр из Праги (часть его потом осталась в Париже), был балет, устраивались бесконечные балы, вечера.

Мои родители жили очень трудно материально. Был квартирный кризис. И целая квартира им была дорога по сравнению с тем, что отец зарабатывал. Вечно болела голова о том, где достать деньги. Ведь папа за свои публикации получал гроши, как и все остальные.

* * *

Первые две недели, когда мы приехали во Францию, я жила у моей тети, папиной сестры, а мои родители – у Осоргиных. Потом они нашли квартиру в Со, под Парижем, и я поступила во французскую школу. Но родители скоро поняли, что проезд в Париж из Со – это очень дорого и совсем невыгодно. Лучше платить за квартиру немножко дороже, но жить в Париже. И Константин Дмитриевич Бальмонт порекомендовал нам квартиру, которая нам понравилась, правда, квартира была нам велика, так как в ней было четыре комнаты, – и дороговата. Поэтому с нами первые полгода жила мамина племянница, Елена Аркадьевна Комиссаржевская, которая играла в театре «Летучая мышь» у Никиты Балиева (со своим маленьким четырехлетним сыном и английской гувернанткой). Две комнаты были у них, а две у нас. Елена очень поздно возвращалась после спектаклей, и ей было необходимо, чтобы квартира была жилая. Потом, когда она уехала на гастроли, к нам переехала Надежда Александровна Тэффи. Мы с ней весело и дружно жили. Она была удивительно талантливым человеком и все очень талантливо делала, она не умела шить, но даже шила мне какие-то платья (потому что мама совсем этого не умела). Мне было тогда одиннадцать-двенадцать лет, и Тэффи было приятно, что есть какой-то ребенок в доме.

Тэффи была довольно одинока. Обе ее дочери жили за границей, по-моему, в Польше. А с мамой и папой она очень дружила, хотя с папой они всегда были на «вы».

Наш дом постоянно был полон народу, но мама была строгой – по утрам она никогда не позволяла тревожить отца, который работал.

У нас часто бывал Бальмонт с женой Еленой Константиновной, «Пал Палыч» Муратов, Михаил Андреевич Осоргин с женой Рахиль Григорьевной.

Тэффи, которая жила с нами, часто по вечерам бывала где-то в гостях. А когда она приходила, то шла на кухню и там доедала всякие остатки! Она говорила: «Я, как санитарный пес, все подъедаю!»

В то время у меня еще не было таких закадычных подруг, как потом. Ведь это было начало нашей жизни в Париже. Я ходила в коммунальную школу. С французскими девочками дружила, конечно, но все-таки моим кругом были взрослые, друзья родителей. Я любила, когда к нам приходили Ходасевич и его жена Нина Берберова, но они довольно скоро уехали в Италию, кажется, к Горькому. Часто у нас бывал Владимир Николаевич Ладыженский. Он приходил всегда к завтраку, и каждый раз, когда подавали сыр, говорил:

«Вы любите ли сыр? – спросили раз ханжу.

– Люблю, – сказал ханжа, – я вкус в нем нахожу!»

Мы с мамой переглядывались и внутри хохотали.

В России мама всегда держала прислугу, и поэтому в первые годы она не очень умела заниматься хозяйством,