Гибель владыки [Анатолий Сергеевич Ткаченко] (fb2) читать постранично, страница - 3

понимал он и ни в чем не видел зла. Ходит в белой едкой хмари, чуть щурится, чуть сутулится, а то протянет руку, словно пощупает плоть тумана, проговорит вполголоса: «Ну, навалился». К прибою повернется, скажет: «Хватит глотку драть». И так уж случалось, что ли, — море смирялось, светлело.

В шумное, ветреное утро, чуть только посерело небо, хозяин вывел забойщиков на котиковое лежбище. Пригнувшись, тенями разошлись по берегу люди и сомкнулись в цепочку — от воды к обрыву. Постукивая дубинками, несильно вскрикивая, они отсекли крупный косяк котиков, погнали к загону. Звери тревожно поводили головами, раздували ноздри, храпели. В мутном, призрачном сееве тумана они до жалости напоминали перепуганных, сбившихся в кучу овец.

В загоне рабочие отделили самок и сеголеток — молодых котиков, выпустили на пляж. Холостяков и полусекачей загнали на деревянную площадку. Здесь, не медля, выступил вперед старый боец, в его жилистой руке ловко, красиво взметнулась дубинка и метко упала на переносицу злобно вскинувшему морду котику. Легкий хруст — зверь обмяк, уронил голову. На дощатый настил плеснула из пасти густая черно-красная кровь.

Молодой паренек-забойщик по имени Акимка замер, зябко передернул плечами и опустил дубинку. Его глаза с ужасом глядели на медленно растекавшуюся яркую лужицу. Лицо и даже руки Акимки побелели, будто он сам истекал кровью. Молодые рабочие молча отступили за стариков.

Подошел хозяин, кивнул Акимке на ворота загона:

— Уходи!

И зачастили тупые хрусткие удары.

Вечером хозяин подсел к Акимке, сказал:

— Жалко?

— Да.

— А ты мясо ешь?

— Ем.

— Кто ж для тебя баранов и быков забивает?

Акимка молчал.

— Значит, мы — изверги, нам ничего не жалко, а ты — человек?.. Подумай вот: если бы люди зверей не били, лес не рубили, землю не пахали, чем бы они жили? А по-моему, так: без этого нельзя. Кому-то надо и зверей бить, и рыбу ловить. Не то ни тебя, такого красивого да румяного, ни твоей невесты, ни всех прочих не будет. Надо только по-хорошему, по-хозяйски каждому свое дело делать.

Иван Никифорович поморщил лоб, размял в жестких пальцах папиросу, но курить не стал. Видно, нелегко ему давалась премудрость слов.

— Много я убил котиков, даже сосчитать не могу, — снова заговорил он. — А вот воротника котикового или шапки не имею. Не надо мне, неинтересно. Но другим нужно: нашим людям, за границу — деньги хорошие платят. И я бью и хорошо умею это делать. Тебя научу, а струсишь — домой отправлю.

В глазах Акимки хозяин увидел испуг, обиду, просьбу помочь ему.

— Научу. Но только этого мало. Главное в нашем деле — душевность. Душевность нужна к земле, растениям, а особенно к живым существам. Человек не может остаться на пустой планете. Вот подумай: лет сто назад котики по всем морям водились, миллионы их было. Теперь только три-четыре стада осталось — у нас да в Америке. Где другие? На воротники пошли? Нет, на деньги. От жадности и спешки, я думаю, и воротников-то хороших не делали… Вот как. А мы с тобой давай так решим: лишнего котика не забьем, лишнего дерева не срубим…

Из-под навеса от печки потянуло душновато-жирным запахом какой-то неведомой Акимке пищи. Насторожившись, он поморщил ноздри. Хозяин сказал:

— Идем ужинать. Сегодня — сердца и языки котиков. Тебе вроде крещения будет.

Акимка тряхнул головой.

Шкуры отмочили в чанах с морской водой, соскоблили с них жир, засолили. Потом, когда они хорошо просолятся, их свернут, запечатают в бочки и отправят на материк, в большой город. Там из шкур сделают мех — темный, мерцающий белыми искрами, ласковый и радующий. Глаза людей будут добреть, изумляться красоте природы.

Первый забой кончился. Рабочие стали готовиться ко второму. Стадо словно почувствовало это и ответило мощным приплодом — показало свою некогда неистребимую, вековечную силу. Весь берег был усыпан малышами — черными котиками. Рождались они в рубашках, барахтающимися клубками, самки разрывали плеву зубами, выпускали их на свет. Они тоненько блеяли, расползались, матери сгоняли их в плотные табунки — «детсады». На трясущихся ножках-ластах, неуклюжие, с мутными круглыми глазами, пугающиеся воды, черные котики и впрямь очень напоминали домашних котят.

Иван Никифорович стал молчаливым, хмурясь, обходил свои владения. Думал. Разговор с Акимой напомнил ему сына — семиклассника Ваньку. Похож он был на Акимку: знал все о спутниках и ракетах, мечтал о путешествиях, но не любил пачкать руки на простой работе. «Чем занимается сейчас Ванька? Наверное, с соседским Петькой загорает на сарае или собак гоняет». Сколько раз собирался взять с собой сына, да все откладывал. «Теперь уж возьму, — решил он. — Пусть будущего Ивана Ивановича ветерком проберет, дождиком промочит, пусть не собирается на Луну, пока Земли хорошо не узнал…»

Но это не успокоило его: припомнилась жена, ее слова: «Старею уже, а все одна…» Да, одна. Как-то так получалось в жизни, что не пришлось Ивану Никифоровичу сидеть