Текущие заметки [Ангел Иванович Богданович] (fb2) читать постранично, страница - 3

дума будет услаждать себя и нас «переходами к очередным делам».

Не будем обманываться больше, не будем тешить себя надеждами… хотя бы даже на кадетское министерство, или выражаясь стилем думы – «Министерство из думского большинства». В самом деле, не будем трусить и взглянем прямо в лицо надвигающейся грозе.

Допустим невероятное, но возможное: осуществится в жизни боевой клич кадетов, министры-бюрократы низвержены и совет министерский составлен из кадетов. Министры – внутренних дел, финансов, землеустроиства, народного просвещения назначены из кадетов. Пусть даже во главе совета поставлен «министр без портфеля», сам П. Н. Милюков. Дума встречает их аплодисментами, страна – радостными воплями, печать – хвалебным гимном на мотив: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс!» И что же дальше? А г. Барач в это время врывается в мою типографию и, на основании приказа градоначальника, храброго усмирителя тамбовских мужиков, фон-дер-Лауница, разбивает мой шрифт, рвет журнальные листы, а авторов, редактора и издательницу препровождает в участок, обещая нас всех там разделать под орех, «избить до смерти, и никто ничего не узнает». А генерал Бадер устроит еще погром в Белостоке, при самом «примерном поведении войск», предоставив газетчикам лгать, сколько им угодно. А генерал Каульбарс, или свежеувенчанный лаврами в ресторане Эрнеста генерал Рененкампф, устроит кровавую баню, пред которой померкнут его сибирские подвиги. И генералов Бадеров, и храбрых победителей девиц, поручиков Миллеров, и доблестных приставов Барачей, у нас хоть отбавляй. И все они остаются, вкупе и влюбе, при кадетском министерстве с «самим» П. Н. Милюковым во главе, как остались при думе и министерстве г. Горемыкина с «джентельменом» Столыпиным и с «законоведом» Щегловитовым. Да не только остались, но процвели и украсились новыми лаврами, а г.г. офицеры особо прославленных, за счет наших обывательских шкур полков высокими удостоены наградами. Я решительно не вижу, что с назначением кадетского министерства изменится в этой области, где сыск, нагайка, штык и пулемет являются единственным argumentum ad hominem? Неужели мне, избирателю, погибающему от дикого произвола того или иного Барача, Лауница, Бадера или Рененкампфа, будет служить утешением тот превосходно написанный циркуляр, который по случаю учиненного надо иною насилия издаст П. Н. Милюков? Или та патетическая речь, которую скажет наш «Мирабо», г. Родичев, в роде утешения, посланного им жертвам в Риге, что «их предсмертные судорги служат последними судоргами смертной казни»? А если еще к тому же фон-дер-Лауниц конфискует газеты, в коих этот циркуляр мог бы появиться и пролить бальзам утешения в мою кадетскую душу, – то будет мне «последнее горше первого». Ибо при Горемыкине я все же, хотя и неосновательно, мог еще тешить себя надеждами на П. Н. Милюкова, как до думы уповал на думу, а при бумажных циркулярах П. Н. Милюкова – «кому повем печаль мою», на кого возложу надежду против реальной нагайки Барача?

Ведь каковы бы ни были господа кадеты – я их всех безусловно ценю и уважаю, – они не могут с голыми руками, одной бумагой, хотя бы и превосходно написанной, смирить все полчища Минов, Риманов, Миллеров, всю орду Барачей, Пышкиных, фон-дер Лауницов, Рейнботов, всю тайную охрану и явную черную сотню, подкрепленную отрядами войск всех трех родов оружия. Мы здесь стоим лицом к лицу пред опорою гибнущего режима, опорою, которая отлично понимает, что, отстаивая старый режим краж, произвола и насилия, она борется за собственное существование. Исполняя не токмо за страх, но и за совесть приказ Лауница – разгромить типографию газеты «Курьер», пристав Барач ясно представляет себе, что он громит своего заклятого врага, который не даст ему пощады, когда сила, грубая физическая сила будет на стороне этого врага. И г. Барач прав в своем представлении: как «гений и злодейство», так и политическая свобода и пристав Барач – «несовместимы». Можно ли верить или сколько нужно наивной веры в силу бумаги, чтобы надеяться, что циркуляр П. Н. Милюкова заставит сегодняшнего преступника стать завтра охранителем моей личности, стражем закона, блюстителем прав и порядка? Если бы пристав Барач или генерал Бадер с поручиком Миллером, подполковником Буковским и полковником Тяжельниковым были исключениями в своей среде, ну тогда куда ни шло! Справиться с ними ничего бы не стоило. Да тогда бы и кадетского министерства не потребовалось бы. Ведь как-никак, а у нас «хоть и куцая, но все же конституция». Есть парламент, в нем 500 депутатов, и во главе их г. Муромцев, который учит их хорошим манерам. «Mein Liebchen, was willst du nochmehr?» А если тем не менее наша родина залита кровью и Барачи с Бадерами палачествуют вовсю, как будто ничего и не случилось, то это и значит, что бумажная конституция – все равно что бумажное министерство, из каких бы добродетельных мужей оно ни состояло. Сила предшествует праву, и пока сила не положит предела власти Барачей, Бадеров и Лауницов, которых великое