Голгофа [Иван Владимирович Дроздов] (fb2) читать постранично, страница - 3

главные достоинства.

Он сам был человеком строгих правил и того же требовал от других, особенно от женщин. В таком мнении он укрепился, когда прочитал где–то о таком явлении, как телегония, — это когда женщина, побывавшая, например, с человеком другой расы, хотя и не понесет от него ребенка, но в будущем может произвести потомство с признаками той самой расы.

Пили чай, и Нина, тонкая и деликатная в отношениях с людьми, не заводила с бывшим шефом дальних разговоров, прибрала стол, сказала:

— Телефон мой знаете, в случае чего — звоните, хоть и ночью, когда угодно.

И ушла. А Николай Васильевич, провожая ее цепким мужским взглядом, думал: «Какая роскошная женщина! И, кажется, одна. Трудно в это поверить, однако всегда одна».

Хорошо было с Ниной, покойно, и все–таки он был доволен, что остался один. Голова теперь не кружилась, но тошнота сохранялась. И он знал, что ему надо делать.

Налил в стеклянную банку литр теплой воды, размешал легкий раствор марганцовки и залпом выпил. Полежал с полчаса, а затем прочистил кишечник. Он знал, что чем–то слегка отравился; в этих случаях всегда испытывал такое состояние. Покойная жена его, Лариса, не была врачом, но каким–то чутьем угадывала хворобу и всегда лечила своим способом. И вправду, через час ему уж было хорошо, настроение повысилось, он даже испытывал легкое светлое чувство радости, возбуждение, каковые обыкновенно являлись в молодости.

В окнах домов и на улицах засветились огни, и звезды едва пробивались сквозь золотистое облако городского освещения. Прямо в окно назойливо и нахально смотрелся висевший над столицей днем и ночью аэростат с огромным портретом Ельцина и со словами: «Выберем себе умного президента».

Свирелин покачал головой: «Ну–ну, выбирайте. Вы, конечно, заведете в Кремль это чудовище».

«Вы» — это народ, с которым Свирелин вел постоянный молчаливый диалог. К народу у него были серьезные претензии. Он еще не забыл, когда слово это вздымало в душе рой высоких устремлений, было свято и исполнено поклонения. Теперь же при слове «народ» он морщился как от зубной боли; считал себя обманутым и оскорбленным: он верил в народ всем сердцем, а этот же самый народ позволил кучке негодяев взять власть и превратить себя в стадо баранов. Он теперь так же относился к народу, как муж к жене, переметнувшейся к другому. Винил и писателей, на чьих книгах воспитывался, и всех великих мужей, призывавших любить простых людей, гордиться принадлежностью к русскому племени. Суворов, сказавший у стен поверженного Измаила: «Я русский! Какой восторг!», казался ему чудаком и позером. Как бы споря с ним, Свирелин ворчал: «Вот он, твой русский народ! Нам дали по шапке, а он и ухом не повел».

Вспомнил библейскую притчу о старушке, подбросившей хворосту в костер, на котором сжигали праведника.

Почувствовав себя вполне здоровым, перебрался с дивана в кресло и включил телевизор. Смотрел он все программы подряд, гнал то каналы с последнего на первый, а то наобо- рот — с первого на последний. Терпеть не мог художественные фильмы и воротил нос от передач, где сидели молодцы, похожие на кавказцев, но не кавказцы, а имевшие свой особенный говор, где вместо «июня» вам скажут «юня» или проглотят букву «р» и затем вытолкнут ее с каким–то неприятным треском. Обыкновенно он искал спортивные передачи, любил футбол, хоккей, но больше всего — художественную гимнастику или соревнования по фигурному катанию на льду.

Сейчас, как на грех, ничего интересного не было, и он вспомнил, что давно не курил, а вместе с пачкой сигарет достал из серванта бутылочку водки и серебряную рюмочку, которую по причине малости называл наперстком. Выпил один наперсток и потом второй… Поставил бутылку в сервант, в дальний угол, а не в холодильник, где она обыкновенно стояла. Подумал: «Хорошо хоть, что ее там не было, когда приходила Нина».

Водка, проливаясь по пищеводу, горячей живительной волной ударяла в голову. Мысли текли резво, и как–то веселее становилось все вокруг, съеживались, уползали в темные углы тревоги, радужно высвечивались надежды, и, словно перистые облака на небе, выплывали откуда–то мечты и всякие смелые планы. Игривым жеребенком выскочила мысль: «А почему бы ей и не стать моей женой?»

Это он о Нине. Мысль такая не однажды заходила в голову, но в последнее время, когда он лишился всех источников дохода, а к тому же стал все больше пить, всякие надежды его оставили.

Вот и теперь — дума–то явилась, но тут же он ее точно холодной водой окатил: за квартиру нечем платить, в магазин не с чем идти, а он — о женитьбе. Да еще на ком? На Нине!

И мечта отступила. В голове хоть еще и оставались маленькие радости, но что это такое, отчего они и зачем — он не знал.

В тот вечер он выпил еще четыре наперстка и испугался: водка–то самодельная, грязная, — ее армяне в подвале соседнего дома делают!

Посмотрел на свет бутылку, взболтнул раз–другой — вроде бы светлая. А что из нечистого спирта, так и вся она теперь… из нефти.