Под крышей МИДа [Галина Сидорова] (fb2) читать постранично, страница - 2

рабочим в цеху по производству пылесосов. Природное обаяние и активное участие в общественной жизни заводчан – с особым усердием организовывал КВН и капустники – привели к тому, что старшие заводские товарищи посоветовали поступать в МГИМО и даже дали соответствующую рекомендацию, открывавшую молодому рабочему, вдобавок хорошо овладевшему испанским в школе, дверь элитного вуза. Успехи в учебе и дружеские контакты способствовали поступлению на работу в МИД. Как рассказывал Козырев, в поле зрения руководства он попал случайно спустя лет шесть скромного пребывания на самых низших должностях. Однажды заболел коллега, который должен был вести записи на коллегии министерства, и эту миссию поручили Козыреву, предупредив, чтобы не высовывался, ибо ему по рангу не положено на таком высоком собрании присутствовать.

​​Миссию молодой дипломат осуществил с блеском – записал и отредактировал выступление стареющего Громыко, который весьма пространно говорил без бумажки, подготовил выжимку на три страницы, и документ ушел сначала к министру, которому все понравилось, а потом, как это было тогда принято, в Политбюро. С тех пор "процесс пошел": Козырев, в скором времени отмеченный уже новым министром – Эдуардом Шеварднадзе, быстро двинулся по карьерной лестнице к месту самого молодого начальника управления советского МИДа. Впрочем, элемент случайности в мидовских карьерах не редкость. Взять, к примеру, нынешнего пресс-секретаря Путина Дмитрия Пескова – сидел человек спокойно в Турции, "не высовывался", приехал с визитом Ельцин, Пескова придали ему в качестве переводчика. Президент качество оценил и, говоря на мидовском жаргоне, "выдернул" в Москву, в свою администрацию.

В отличие от многих коллег, без особых заморочек исполнявших свои профессиональные обязанности, Козырев уже в середине 80-х заинтересовался политическими процессами в стране. По его собственным словам, он не очень верил, что Горбачев пойдет на кардинальные реформы одряхлевшей системы. Зато появление на горизонте Ельцина вселило надежды, и тогда он рискнул, в общем-то, всем, решив уйти из союзного МИДа, где его карьера стремительно шла в гору, в МИД России, который в тот момент гнездился в небольшом особнячке на проспекте Мира и служил местом последнего служебного пристанища для высокопоставленных дипломатов-пенсионеров. Козырев сам попросился к Ельцину через Владимира Лукина, в ту пору уже народного депутата, до этого короткое время работавшего в перестроечном "большом" МИДе, где они и познакомились. На заседании Верховного Совета Козырева, который, по его собственным словам, предварительно даже толком и не успел поговорить с Ельциным, как ни странно, утвердили с первого раза, в отличие, кстати, от Шойгу, которому пришлось идти на "второй круг".

Свежеиспеченный министр в своей "тронной" речи впервые представил формулу внешней политики, которую до последнего отстаивал и которой остается верен по сей день: "Демократическая Россия должна быть и будет таким же естественным союзником демократических стран Запада, как тоталитарный Советский Союз был его естественным противником". А на заковыристые вопросы типа "разве при Ельцине Запад считал нас естественным союзником", у него давно готов ответ: "А мы были (стали) демократической Россией"?

ИСТОРИЧЕСКИЕ БУДНИ

Не перестаю удивляться, как порой исторические события буднично выглядят в преломлении к действиям отдельных людей и, пожалуй, сквозь эту будничность предстают еще грандиознее. Наверное, один из самых драматических моментов в истории мидовской высотки последнего двадцатипятилетия – ночь после подписания Беловежского соглашения 8 декабря 1991 года.

​​В эпицентре тогда оказался заместитель Козырева Георгий Кунадзе. Министр оставил его за главного, пока сам находился с Ельциным в Беловежской Пуще. Кунадзе было поручено получить в канцелярии Ельцина оригинал свежеподписанного Указа о передаче союзного МИДа в ведение России и поехать с ним к Шеварднадзе, вручить ему этот документ и далее действовать по обстановке, пока руководство не вернется из Беловежья. Не без бюрократических трудностей Кунадзе документ получил и отправился на Смоленскую площадь с этой со всех точек зрения исторической и одновременно психологически очень непростой миссией.

– Я звоню Шеварднадзе и говорю: Эдуард Амвросиевич, у меня к вам важное дело, хочу к вам приехать, – вспоминает Кунадзе. – Он мне: "А если я занят"? Я отвечаю: "Тогда я приеду и буду сидеть в вашей приемной, пока вы не освободитесь, хоть до ночи". – "Хорошо, тогда приезжайте". Мы приехали, поднимаемся в лифте, нервно шутим что-то про "группу захвата". В приемной все сидят, нахохлившись, глаза отводят. Хотелось как-то снять напряжение. Заметил на столе помощника забавную деревянную табличку: "Diplomacy – The Ability To Tell A Person To ‘Go To Hell’ In Such A Way That He Actually Looks Forward To The Trip" ("Дипломатия – способность сказать