Запах пороха [Игорь Николаевич Николаев] (fb2) читать постранично, страница - 2

комиссара необычно серьезный и в то же время рассеянный вид. Он подолгу смотрит куда-то в сторону и, видно, думает о чем-то своем. На гимнастерке у него поблескивает орден Красной Звезды — единственный в нашей части. Говорят, в финскую кампанию получил.

— А верно, товарищ комиссар, будто капиталист может помочь нам? — спросил Носов, с уважением посматривая на редкостный тогда орден.

— Может быть… При условии, конечно…

— Свой своего, значит… — недоверчиво протянул Носов. — Какая польза?

— Не польза, друг мой. Свою шкуру спасать будут!

— Ить шкуры-то у них одной масти?

— Не совсем. Залез же Гитлер к соседям…

Следом за комиссаром прибежал посыльный: меня срочно вызывали в штаб полка. Михайлов обернулся:

— Народ, говоришь, подучился? Так-так…

— Занимались.

— Ну, ступай! Ступай…

По его тону я понял, что вызов не совсем обычный, и стал прикидывать в уме, что и как у меня в роте. Вооружение и боевое снаряжение мы получили почти полностью, а вот что касается учебных пособий, то их почти не было. Различные схемы, плакаты и макеты делали сами. Занятия шли, что называется, с утра до ночи. Так мы учились в финскую войну — я тогда служил действительную в Чапаевской дивизии. Нас хорошо тогда поднатаскали, занимались по десять и более часов, и все в поле, даже политподготовка…

Да, но зачем же все-таки меня вызывают?

В штабе я прочитал первый в моей жизни настоящий приказ. Завтра выступаем.

Ночные сборы… Ротные пароконки стоят возле барака. Чувствуя суету и нервозность, лошади неспокойно мотают головами, дергают поскрипывающие повозки. Где-то около Тулы погромыхивает. Наверное, воздушный налет.

Это подгоняет людей. Саперы движутся традиционным «понтонным» шагом — бегом. Запыхавшийся сержант Васильев — он с недавнего времени старшина роты — озабоченно что-то выговаривает повозочному Буянову, сухонькому и слегка вроде глуховатому красноармейцу. Буянов нестроевик. Он смущенно улыбается и мягко отвечает старшине. Слышно только:

— Мы понимаем… увяжем сено поверх… маненько чувалы… поищем место…

Меня бьет озноб. Я чувствую себя неуверенно, нервничаю. Откидывая сползающий на живот планшет и поддерживая потяжелевший вдруг пистолет, прохаживаюсь между повозок; приказываю, поправляю, помогаю саперам что-то поднять; в третий уже раз забегаю в казарму. В казарме порядок, здесь распоряжается Оноприенко. Он стоит, чуть расставив ноги, и внешне спокойно, неторопливо командует. Но вот он рукой заглаживает набок белесый чубчик, и видно, что у него подрагивают пальцы… Это меня почему-то успокаивает.

Вшестером саперы несут сложенную и зачехленную лодку. Шажок у них мелкий, частый. Командует расчетом Ступин — рассудительный, немолодой уже боец.

— Ступай в ногу. Да держи, держи!

Сам он цепкими руками ухватился за веревку, с побитого оспой лица катится пот. Отделение на одном дыхании подносит лодку к повозке, дюжина сильных рук напрягается, слышно: «Р-р-раз» — и тюк уложен. За ними боком, вприпрыжку трусит Аникей Носов. У него в руках охапка весел, мех со шлангом и деревянная решетка-днище. Он скороговоркой на ходу что-то бубнит подошедшему Васильеву. Но старшина, видно, не слышит, поворачивается к нему спиной и подносит к самым глазам блокнот, тычет в него карандашом. Отмечает, чтобы в спешке не забыть чего.

«Так и оставлю Ступина отделенным», — решаю. А Ступин уже повел своих, только слышно, говорит Носову:

— Что трешься около? Поспешай!

— Там-от… и четверым делать нечего. Захекались… — громко, чтоб слышал старшина, ответил Носов. — На пристанях, бывало, центнер…

— Пяти пудов не выкинешь, — усомнился Ступин.

— Выкину, — неуверенно произнес Носов, чувствуя и сам, что прихвастнул. С виду он рыхлый и нескладный, а движения у него ловкие; в разговоре смешно задирает голову, отчего острый подбородок еще больше вытягивается. Говорит он по всякому поводу, выказывая себя знатоком в любом деле, хотя к нему никто всерьез не прислушивается.

Я иду дальше и на самом проходе встречаю командира первого взвода.

— Проверь, у всех ли противогазы.

— Есть! — Федоров поднес к каске руку. Он, как и полагается, в полной боевой форме. Отношения между нами, несмотря на должностное различие, оставались по-курсантски демократичными.

— Не сосчитал ты порции сегодня в столовой, и вот что из этого вышло, — мягко, по-приятельски укорял я Федорова.

— Ты же не сказал мне!.. — с обидой ответил он.

— Соображать нужно… — легонько жму я.

— Уж как-нибудь, не хуже других! — вспыхнул Федоров, пытаясь сохранить свою независимость. — Вот Вась Васич знает…

— Бро-ось! — не выдержал спокойный и всегда дисциплинированный Оноприенко.

Мы — командиры, это звучит. И сознавать приятно. «В самом деле, не каждый же может быть командиром! — щекочу себя. — Командир — это особенно…» Мы все: и бойцы, и комсостав — привыкли уважать это слово с детства; мы — то поколение, у которого