Интервью с Ионом Дегеном [Алла Борисова] (fb2) читать постранично, страница - 6

на долечивании в грузинском селе. Когда узнал, что на станции стоят два бронепоезда, немедленно отправился туда и шёл пешком 13 километров. Так в 17 лет я снова добровольно пошёл в разведку 42-го отдельного дивизиона бронепоездов, был тяжело ранен в 1942 году, потом меня отправили в тыл – лечиться и учиться.

– И началась ваша история танкиста?

– Она началась уже до этого. Ведь бронепоезда – это фактически были танки на железнодорожных колёсах, и танковая башня – та же самая.

– Меня поразило в ваших воспоминаниях то, что в армии вы часто голодали. Почему?

– Ну, это обычно, это война… В таком же положении были, кстати, и немцы. Одна встреча с пленным мне особенно запомнилась. Пехотинцы привели ко мне пленного немца, потому что я знал немецкий и мог на нём разговаривать. Но ему не нужен был мой ломаный немецкий. Он знал русский, он был студентом Венского университета, командиром танкового батальона в эсэсовской дивизии. Дело было 13 июля 1944 года…

Вот я это сказал вам сейчас – и увидел, как мы с ним сидели вдвоём, друг напротив друга, на двух тумбах. Я готов был его убить каждую секунду, но… почему-то не убил. Он был нацистом, антикоммунистом, моим злейшим врагом. Я несколько раз открывал клапан кобуры своего немецкого трофейного «парабеллума». Но не убил. Уходя, он подарил мне свою красную перламутровую ручку с золотым пером, и я долго хранил её как талисман. Потерял её в ночь на 21 января 1945 года – и понял тогда, что со мной что-то случится.

– А почему вы не убили его тогда, как вы думаете?

– Не могу вам этого объяснить. Это очень трудно оформить в слова.

– Ведь убивать тогда для вас уже было обычным делом?

– Да, конечно. Но, понимаете, я тогда увидел, что это – человек. Он – враг, причём умнее и образованнее меня. Но он сидел напротив, и я видел в нём человека. А человека я убить не мог. Противника – мог, а человека – нет.

– Каким был самый запоминающийся бой в танковой бригаде?

– Они все были страшными. Каждый бой был страшен на исходной позиции – когда ты сидел и ждал начала атаки. А когда ты уже шёл в бой, в атаку, то просто забывал о страхе, потому что это была тяжёлая работа, работа танкиста. Я сидел в башне, в которой было невозможно дышать от пороховых газов – два вентилятора не спасали. Надо было увидеть цель, а видимость часто была очень плохой… Очень тяжёлый бой был в августе 1944 года, ночью, когда немцы почти полностью уничтожили наш батальон. Но мне удалось уползти задним ходом в темноту, потом я обогнул немецкие «пантеры» – и они оказались на фоне наших горящих танков. И их уже легко было подбить. Я уничтожил тогда два немецких танка.

Тяжело было, конечно, в день моего последнего ранения, когда я, командир роты, отдал приказ и ни один танк моей роты приказ не выполнил. Мне пришлось самому подать пример, но никто не последовал за мной. Это было 21 января 1945 года. В роте ещё 11 машин, из них пять танков Т-34. Шёл девятый день наступления. Единственное желание – и у меня, и у всех остальных – было спать. И больше ничего. Просто не осталось сил. Страха уже не было, а только дикая усталость. Держаться дальше уже было невозможно.

– Вы однажды написали, что даже особистов не боялись, потому что «и так чувствовали себя смертниками». Это так и было?

– В августе 1944 года к нам на танки посадили десантников из штрафного батальона. В 1941-м они попали в плен в Белоруссии. Их освободили, и они должны были «кровью искупить свою вину». Среди них была женщина-врач. Она мне сказала тогда: «Сынок, ну мы-то штрафники, но вы-то за что?» Мы знали, что это – конец. Мы были отдельной танковой бригадой прорыва. Таких было 10 бригад в Красной Армии, на каждом фронте – по одной бригаде. Мы были «камикадзе», которые должны были «открыть ворота» для других танковых соединений, входящих в прорыв. Просто знали, что должны это сделать любой ценой. А «любая цена» – это смерть. Мы шутили тогда: «Нами занимаются два наркомата – здравоохранения и земледелия».

– Вас дважды представляли к званию Героя СССР, но вы его так и не получили. Почему так случилось?

– Откуда я знаю… Последний раз я услышал об этом в мае 1965 года, когда меня вызвали в киевский облвоенкомат и интеллигентного вида полковник показал мне документ, где было написано: «В ответ на ваш запрос отвечаем: в связи с тем что у гвардии лейтенанта Дегена большое количество наград, есть мнение звание Героя Советского Союза ему не присваивать». Я улыбнулся, а он был огорчён. Ну, я вышел и больше об этом не думал.

– Возможно, всё дело в том, что вы – еврей?

– Не знаю. Я доктор наук, учёный, и у меня нет фактов. Говорят, в 1943 году начальник Главного политического управления Красной Армии, он же начальник Совинформбюро, Щербаков дал указание – по возможности евреев к званию Героя Советского Союза не представлять. Это было