Сосуд скверны [Уильям Сомерсет Моэм] (fb2) читать постранично, страница - 2

неприятный факт, что хотя он и молод, но у него уже выпирает весьма округлый живот. Его благодушное лицо всегда блестело от пота, и он постоянно обмахивался опахалом из пальмовых листьев.

У себя дома резидент ходил в одном лишь саронге^[1]; своей невысокой, округлой фигурой он напоминал раскормленного шестнадцатилетнего юнца. Вставал он рано, к шести часам утра ему всегда подавали один и тот же завтрак: ломоть папайи, холодную яичницу-глазунью из трех яиц, тонко нарезанный голландский сыр и чашку кофе. После завтрака он закуривал большую гаванскую сигару, читал газеты, словно они не были уже прочитаны от корки до корки, затем одевался и направлялся в свою канцелярию.

Как-то утром в спальню к нему вошел старший слуга-туземец и доложил, что туан^[2] Джонс спрашивает, можно ли ему войти. Груйтер уже в брюках стоял перед зеркалом и любовался своей гладкой дородной грудью. Он наклонился, потом откинулся назад, подобрал живот и с довольным видом звучно пошлепал себя по груди. Грудь и в самом деле была объемистой. Когда слуга доложил ему, он еще раз взглянул на себя в зеркало, встретил взгляд своих глаз и обменялся с ним легкой иронической улыбкой, спросив про себя, какого черта принесло этого посетителя. Эверт Груйтер легко и свободно изъяснялся на языках английском, голландском и малайском, но размышлял он преимущественно на голландском. Его он больше любил за приятную ему грубоватость.

— Попроси туана подождать. Скажи, что я выйду к нему, — сказал он слуге.

Резидент надел на голое тело китель, застегнулся на все пуговицы и размеренной важной походкой вошел в гостиную. При его появлении преподобный Оуэн Джонс поднялся со своего места.

— Доброе утро, мистер Джонс, — поздоровался резидент. — Вы, наверно, зашли, чтоб выпить со мной джина с содовой перед началом работы.

Джонс не улыбнулся.

— Я пришел сообщить вам об одном весьма прискорбном случае.

Ни слова, ни серьезный тон, каким они были сказаны, не произвели никакого впечатления на резидента, его голубые глазки излучали благодушие.

— Садитесь, мой дорогой. Закуривайте сигару.

Резидент отлично знал, что Оуэн Джонс не пьет и не курит, но ему доставляло удовольствие при каждой встрече из озорства предлагать и то и другое. Гость и сейчас отрицательно покачал головой.

Преподобный Джонс был главой баптистской миссии на Эласских островах. Он тоже постоянно находился на Бару, самом крупном из островов, с наибольшим населением. На нескольких других островах у него были молитвенные дома на попечении туземных помощников. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока, меланхоличный, с вытянутым желтоватым лицом. Каштановые волосы уже поседели у него на висках и сильно поредели спереди. Все это придавало ему несколько отрешенный вид.

Резидент хотя и не любил его, но уважал. Не любил он его за ограниченность и категоричность. Сам по натуре неунывающий язычник, любивший хорошо пожить, насколько позволяют обстоятельства, Груйтер испытывал неприязнь к человеку, который с неодобрением относился к этому. Кроме того, он считал, что не следует ломать обычаи и образ жизни туземцев, укоренившийся у них веками, над чем усиленно трудился баптистский миссионер. Уважал же он его за то, что миссионер был честным, трудолюбивым и полезным человеком. Преподобный Джонс, австралиец валлийского происхождения был единственным квалифицированным врачом на всей группе островов, и было, конечно, приятно сознавать, что на случай болезни у тебя под рукой есть не только китайский знахарь, но и знающий врач; кроме того, никто лучше резидента не знал, какую пользу может принести мистер Джонс и какое милосердие он проявляет. Когда на островах вспыхнула эпидемия инфлуэнцы, миссионер работал за десятерых, и ни шторм, ни тайфун не могли помешать ему отправиться на какой-нибудь остров, если там нуждались в его помощи.

Джонс вместе с сестрой жил в маленьком белом домике в полумиле от деревни. Когда прибыл резидент, он встретил его на борту судна и пригласил поселиться у него, пока приведут в порядок его дом. Груйтер принял приглашение и увидел, как просто и скромно жила эта пара. Ему это было, конечно, не по нутру. Чай и три раза в день довольно скудная еда. А когда он зажег сигару, то Джонс вежливо, но твердо попросил его сделать одолжение и не курить, так как они с сестрой категорически не одобряют этого. На следующий же день Груйтер переехал к себе в дом, сбежав в панике, словно из чумного места. Он любил побалагурить и посмеяться, и было выше его сил оставаться с человеком, который всякую шутку воспринимал с величайшей серьезностью и даже ни разу не улыбнулся, слушая его лучшие анекдоты.

Преподобный Оуэн Джонс был, как видим, человек достойный, но абсолютно непригодный на роль компаньона. Что же касается мисс Джонс, то она была начисто лишена чувства юмора, работу миссионера она считала печальной обязанностью и выполняла ее