Папа и шимпанзе [Роберт Силверберг] (fb2) читать постранично, страница - 8

происходит в дубовой роще. Все мы собрались перед экраном. Гримски с закрытыми глазами и почти неподвижно стоял на коленях у самой воды спиной к ручью. Лео в шляпе с торжественным видом завязывал на плечах Гримски рубашку Венделманса.

Вокруг них расселись на корточках больше десятка взрослых шимпанзе.

– Что происходит? – спросил Берт Кристенсен. – Лео делает из Гримски папского ассистента?

– Думаю, Лео напутствует его перед кончиной, – сказал я.

А что еще это могло быть? Лео в своем священном головном уборе довольно долго говорил, вовсю используя новые жесты – язык священнодействия, ставший у шимпанзе своего рода эквивалентом латыни, иврита или санскрита, – и пока тянулось выступление, конгрегация периодически откликалась всплесками, как мне показалось, одобрения, выражаемого то жестикуляцией, то невразумительными псевдочеловеческими звуками, которые Дэви Йост считал подобием голоса богов. Гримски все это время сидел молча, отрешенно. Лишь изредка он кивал, бормотал что-то и легонько постукивал себя по плечам тоже новый жест, значения которого мы не знали. Церемония продолжалась больше часа. Затем Гримски вдруг рухнул лицом вперед. Конг с Чампом подхватили его под руки и аккуратно уложили на землю.

Две, три, пять минут все шимпанзе сидели неподвижно. Наконец Лео подошел к Гримски, снял шляпу и положил ее рядом. Потом очень осторожно развязал на Гримски рубашку. Тот не шевелился. Лео накинул рубашку себе на плечи и снова напялил шляпу, затем повернулся к наблюдающим за ним собратьям и изрек, используя старые абсолютно понятные нам жесты:

– Теперь Гримски будет человек.

Всех нас это буквально потрясло. Кто-то всхлипнул. Мы переглядывались, но никто не проронил ни слова.

Похоронная церемония тем временем, по-видимому, завершилась, и шимпанзе стали расходиться. Лео тоже побрел прочь. Шляпу он небрежно держал в одной руке, другой волочил по земле рубашку. Вскоре у ручья остался только Гримски. Мы выждали минут десять и отправились к роще. Казалось, Гримски мирно спит, но он действительно был мертв, и нам пришлось забрать его с собой. Весил он совсем мало, и мы с Бертом отнесли тело в лабораторный корпус для вскрытия.

Через несколько часов небо потемнело, и над северными холмами сверкнула молния. Почти сразу же загрохотал гром и хлынул дождь. Джейн показала рукой в сторону лужайки, и мы увидели, что все самцы исполняют какой-то странный гротескный танец. Они ревели, раскачивались, топали ногами, колотили руками по стволам деревьев, обрывали ветви и хлестали ими по земле. Печаль? Ужас? Радость от того, что Гримски перешел в божественное состояние? Никто, конечно, не мог этого объяснить. Никогда раньше мне и в голову не приходило бояться наших питомцев. Я слишком хорошо знал их и относился как к братьям нашим меньшим. Но сейчас они производили действительно устрашающее впечатление. Такую сцену можно было, наверно, увидеть только на заре времен. Гонцо, Конг, Атила, Чамп, Бастер, Клавдий и сам папа Лео – все они, несмотря на бешеный ливень, как одержимые продолжали отплясывать свой непостижимый ритуальный танец.

Гроза кончилась так же неожиданно, как и началась. Дождь переместился на юг, а плясуны, крадучись, удалились в рощу, где каждый влез на свое любимое дерево. К полудню снова стало тепло и солнечно, как будто ничего особенного у нас не произошло.

Через два дня после смерти Гримски меня снова разбудили рано поутру. На этот раз Майк Фалкенбург. Он тряхнул меня за плечо и заорал, чтобы я просыпался, а когда я сел, хлопая глазами, в постели, сказал:

– Чикори мертва! Я сегодня встал пораньше, хотел прогуляться, и нашел ее неподалеку от того места, где умер Гримски.

– Чикори? Но ей всего…

– Одиннадцать, двенадцать или что-то около того. Я знаю.

Пока Майк будил остальных, я быстро оделся, и мы двинулись к ручью.

Чикори лежала на земле, раскинув руки, но это совсем не походило на мирный сон: из уголка рта у нее сбегал запекшийся ручеек крови, в широко раскрытых глазах застыл страх, пальцы скрючились, превратив ладонь в когтистую лапу. Вокруг на влажной земле отпечатались многочисленные следы.

Я пытался вспомнить, бывали ли в племени шимпанзе убийства, но ничего похожего на память не приходило. Ссоры, да, и затянувшиеся случаи вражды, и время от времени драки, порой довольно жестокие, с серьезными увечьями.

Но такого здесь никогда не было.

– Ритуальное убийство, – пробормотал Йост.

– Или, может, жертвоприношение? – предположила Бет Ранкин.

– Что бы это там ни было, – сказал я, – они учатся слишком быстро и проигрывают всю эволюцию религии, включая самые отвратительные ее моменты.

Нужно будет поговорить с Лео.

– Стоит ли? – спросил Йост.

– А почему нет?

– До сих пор мы не вмешивались. И если мы хотим увидеть, чем все это обернется…

– Сегодня ночью, – сказал я, – папа и его кардиналы набросились на молодую добродушную самку шимпанзе и убили ее. Возможно, сейчас они где-нибудь прячутся и готовятся отправить в