Нелетная погода [Виктор Гаврилович Терехов] (fb2) читать постранично, страница - 3

Положительную аттестацию?.. Не могу! — одним духом выпалил Федоров.

Этот ответ, видимо, обезоружил Есипова. Он что-то говорил, но Федоров оставался непреклонным.

— Я не шучу, к сожалению. Не могу дать такой аттестации. Почему? Души в нем нет. Ду-ши! Командир приказал? Но он не может всего знать, я с ним поговорю… Да, да, вот сейчас прямо и иду.

Федоров распалился не на шутку. Он почти выбежал из каптерки. Мы подумали — в штаб.

Установилась невыносимо гнетущая тишина, изредка нарушаемая глухими шлепками крупных капель, стекавших с одежды. Кто знает, сколько бы мы сидели молча и недвижимо, если бы Кальцыну не понадобилось пройтись по стоянке. В открытую дверь ворвался яркий свет.

— Солнце! — с порога вне себя от радости заорал Кальцын.

Все, кроме Маслаченко, вышли на улицу. Ветер по-прежнему неласково тянул стужей, но облачность шла с разрывами. Она, должно быть, скоро кончится. Не сегодня-завтра щедро разольется по земле летняя благодать, в радостном ритме закипит жизнь: день и ночь будет гудеть аэродром, в буйный рост пойдут хлеба и травы!

Федоров одиноко стоял под плоскостью крайнего самолета. В штаб он не ходил, значит, теперь уж и не пойдет. Как только он понял, что мы его заметили, веселым вихрем налетел на нас:

— А этот где? — он не назвал фамилии, стараясь взглядом отыскать Маслаченко. И быстро, не дожидаясь ответа, кивнул на каптерку: — Там? Один? — Федоров было направился туда, но остановился и решительно произнес: — Не буду мешать, пусть немного подумает, у него еще есть время…

ПЕТЮНЧИК

Кочевая судьба военного забросила меня в Среднюю Азию. Память сохранила немного познаний об этом крае: жара, унылая пустыня, скорпионы… И еще помню картинку из учебника географии — в песчаных барханах караван верблюдов. Вот, пожалуй, и все. Но новое назначение меня обрадовало. Меня всегда неудержимо влекли к себе места, в которых я не был, и те люди, которые там живут.

И вот я приехал на новое место. Приехал в разгар лета. Вышел из вагона и не поверил, что на улице может стоять такой зной. Ощущение было такое, будто нахожусь рядом с гигантской топкой, которая дышит на меня огнем.

— А здесь и в самом деле тепло, — пошутил я.

— Сумасшедший, — устало проговорила Лариска, моя жена. Она убеждена, что в это теплое местечко я напросился сам.

В тот же день я сдал документы в штаб. Начстрой, по всей видимости человек оперативный, тут же определил меня в эскадрилью.

— Идите, устраивайтесь, — сказал он, прощаясь. — Инженером там капитан Краскин Петр Алексеевич.

«Неужели Петюнчик?» — подумал я и спросил начстроя: — Где он раньше служил? Не дальневосточник?

— Знакомый?

— Да приятели, можно сказать…

— Тогда служба гладко пойдет, — засмеялся начстрой.

Из далекого прошлого память хранит только значительное. С Петюнчиком мы расстались десять лет назад, служили в бомбардировочном полку… Был я тогда техником звена. В подчинении у меня находились три техника-офицера, в том числе и Краскин. Как мне тогда казалось, я неплохо знал своих людей.

К Суконцеву, технически грамотному и добросовестному человеку, я почти никогда не имел серьезных претензий. Замечания он выслушивал спокойно и быстро устранял те недостатки, которые обнаруживались при контрольных осмотрах. Работал Суконцев увлеченно, красиво и был, пожалуй, самым опрятным техником в полку.

Второй техник — Шабанов имел золотые руки, любую работу мог выполнить легко и споро, но только после того, как досыта наговорится.

С этими двумя офицерами отношения у меня были хорошие, но дальше служебных вопросов они не распространялись.

С Краскиным — иное дело. Он вообще был совсем другим.

Очень маленького роста, с тонким голоском, пухлыми румяными щечками, он больше походил на мальчишку. Посмотришь на него и уже не назовешь — ни Петром, ни Петей, а вот именно Петюнчиком. Меня он сперва избегал, стеснялся. При встречах больше молчал. Зато в компании Шабанова и Суконцева его голосок звенел неумолчно.

Если у Суконцева и Шабанова работа спорилась, то о Краскине этого не скажешь. Работал он медленно, тяжело, но, что называется, лез вон из кожи, чтобы заслужить похвалу. Петюнчик с отчаянным упорством старался не отстать от товарищей. Возле его самолета пройти было небезопасно: откуда-то сверху, с мотора, на землю летели молотки, выколотки, ключи. Это Петюнчик в бешенстве швырял их на землю. А работал он больше других, потому что пока не умел работать.

— Ничего, Петюнчик, — как можно спокойнее говорил я ему. — Не получается — тебя никто не гонит. Сходи покури, успокойся. И покажи, что у тебя не клеится, может, сообща лучше сделаем.

Лицо Петюнчика зеленело:

— Получится, сам сделаю.

«Характер, — думал я, в душе радуясь за своего подчиненного. — Со временем техник из него получится отменный».

Но как ни старался Петюнчик, на его самолете я все-таки и бывал чаще, чем на