Пушка Господа [Баррингтон Бейли] (fb2) читать постранично, страница - 4


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

совершенно неожиданная вспышка стала для меня первым намеком, что Родрик так печалится о моральных аспектах бытия, и вообще на то, что он способен испытывать подобные эмоции. Он сунул мне защитные очки и велел надеть. Я подчинился, он включил установку, и вспыхнули лазеры.

Даже через затемненные стекла картина, проецируемая ими, была ослепительна. Лабиринт света становился все ярче и ярче, лучи выписывали бесконечно повторяющиеся траектории. Сияние словно расширялось, медленно окутывало зеркала и призмы, которые преломляли и отражали свет. На некоторое время все размылось, словно снимок далекого звездного скопления. Потом вроде бы обрело более четкие очертания, уплотнилось и запылало так ярко, что я не выдержал и отвернулся.

Когда я снова взглянул на установку, она бездействовала. Родрик потом объяснил, что предохранитель перегорел. Но в тот момент просто стянул с носа очки и проговорил равнодушным хриплым голосом:

— Все кончено. Бог мертв.

Я рассмеялся, но без энтузиазма.

— Нет, Родрик, ну какая чушь… — сказал я, снимая свои очки. Потом увидел его глаза — безжизненные, лишенные выражения — и понял, что совершил ошибку.

Я не только в Родрике замечаю эту перемену. Я ее вижу во всем и всех, включая самого себя. Разговоры стали механическими и повторяются, стоит заглянуть людям в глаза, и понимаешь, что они мертвы внутри. Жизнь, разумеется, идет своим чередом: шестеренки Вселенной продолжают крутиться. Но дни и ночи безлики и утомительно скучны. Восходы и закаты, фазы Луны и времена года — все они лишились былого величия, пронизывавшего их.

Что же, собственно, предоставлял Господь, пока был жив? Красоту, смысл и тайну, наполнявшие тогда физический мир. Вероятно, это и имели в виду теологи, рассуждая о непрерывности творения. Но теперь всё ушло. Красоты и внутренней жизни больше нет. Даже оттенки поскучнели и выцвели.

Итак, могу вам доложить, что сатанинское восстание победило июльским вечером в английском городке, а Бог — как выяснилось, не вполне всемогущий, — умер. Я ни от кого не требую проверять это самостоятельно, ведь для многих событие, без сомнения, прошло незамеченным. Что касается Родрика, то я начинаю уставать от его затертых речей, мертвых рыбьих глаз, нарастающих приступов летаргии. Мы все еще встречаемся поболтать, но он повторяется так, как раньше ни за что не позволил бы себе. Часто сидит и повторяет, как попугай:

— Бог мертв. Бог мертв. Мы одни.

Давно уже я не слышал от него ничего оригинального.