Тред-нан-Рон [Фиона Маклауд] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Фиона Маклауд Тред-нан-Рон (Тюленье племя)
В один из дней минувшего августа, пока мы шли на лодке через Морвенский пролив (черно-зеленая гладь его оставалась недвижной, хотя Аппинские холмы темнели от туч, гонимых бурей от Круахана до Невиса), мой попутчик, уроженец Лорна, рассказал мне сказку о тюленях; даже не сказку, а обрывок старинной легенды. Среди лорнских островов, в водах Морвена между Оленьей лощиной и Лисмором, есть один невысокий песчаный островок. Зовется он, по-моему, Фалаг-мара, то есть «морской лужок»; имя уместное, потому что за его прелестными отмелями и песчаными склонами скрываются зеленые поляны, куда в свое растрепанное гнездо порой заглядывает крачка, а порою чайки да чистики слетаются насиживать яйца. Мой лорнский друг называл его Островом пикки, то есть серебристой сайды: эта рыба отменно клевала тихими вечерами у северных его берегов. Впрочем, можно было бы назвать его и Островом раковин — так много прекрасных ракушек попадалось в его мелких заливах и озерцах. А поэт, пожалуй, прозвал бы Фалаг-мару Островом голосов, потому что островок этот вечно погружен в полудрему тихих напевов, когда не содрогается от неистовой музыки ветра и волн; и еще потому, что он, как настороженное ухо моря, внимает то таинственным вздохам, летящим с сумрачных Морвенских гор, то вечному шепоту приливов и отливов Аппина, омывающих мыс острова Лисмор. В бурю он подобен арфе на ветвях истязаемых ветром деревьев: проплывая мимо него в тумане и штормовой мгле, люди слыхали, как оттуда доносятся ужасные крики и стоны нестерпимой боли. Однако в тот тихий полдень, о котором речь, я увидала, как среди морской синевы, оттененной пурпуром, саженях в пятидесяти от нас, показалась темная голова, и заметила своему спутнику, что тюлень этот — настоящий «старик», как о них говорят, и преогромный. — Ага, его все тут знают. Самый здоровенный секач, какого я видал по эту сторону, к западу от Джуры. Говорят, он волшебный. Так ли, нет, а он никого рядом с собой не потерпит — ни другого тюленя, ни тюленихи. Когда-то была у него подруга. Но она подплыла слишком близко к одной геоле — то бишь, к ялику, если по-английски, — где женщина сидела в лунном свете, облокотясь о борт, и играла на чужацкой штуке вроде той, что мы называем круд-сбаньдех[1]. А мужчина взял ружье и пустил тюленихе пулю в бок. Три раза она всплывала из-под воды и плакала так, что страшно было слушать: то как ребенок плачет, то как блеет овца, если отнять у ней ягненка. А секач этот бросился к ялику да так ему ударил по корме, что руль раскололся. Фалам[2] вырвало с мясом, а я вам могу сказать, что при этом бывает: краун-сгод[3] так ходуном и ходит — туда-сюда, туда-сюда! И гик — туда-сюда, туда-сюда! Даром что ветра нет и в помине. Тот человек с ружьем хотел было застрелить и секача, да не вышло. А женщина, что пела под свою заморскую музыку, ударилась в слезы: оно и не удивительно, если она заглянула той тюленихе в глаза. Я сам видал, какие у них глаза, когда им больно. Видал, как они плачут. Как-то у Хескира, под вечер, — закат еще выдался красный, — видал я одну тюлениху, которая осталась одна, без детей и без пары. Ну так она привалилась боком к камню и больше не двигалась, только смотрела на море, черное с белым. Пуля ударила в камень, крошка брызнула во все стороны, а она так и не шелохнулась. Даже головы не повернула — вот так-то. Ни до чего ей больше не было дела. Только смотрела на черное с белым, и все. Не туда, где умер ее секач, не туда, где сгинули малыши. Просто на море, черное с белым. И в глазах у ней стоял красный закат. Только глаза были еще краснее; да, я сам это видел. Море вдалеке — черным-черно, а у той скалы вода отливала зеленым. Пена — белее снега. И мидии да багрянки на скале — я видел, как они блестят на солнце. Чайка пролетела с криком, заплакали крачки. А она так и сидела, не шевелясь, подняв голову, и все смотрела и смотрела, смотрела и смотрела вдаль. Охотники уж на нее рукой махнули. Ну и я прошел на лодке мимо, на восток, а когда оглянулся, солнце уже село. — А этот старик тут давно? — спросила я. — Знать не знаю. Да и никто не знает. Один тутошний, Джон Стюарт из Баллахулиша, болтает, мол, ему лет девятьсот, тюленю этому. Скажешь, языком мелет? Может быть, может быть. А не слыхала ты сказку про Тюленя с островов Шиант? Нет? Ну, вот как это было… только не быль это, а так, люди бают.Что я слышал, кроме шороха песков,Что я видел, кроме пены морской?(Припев гэльской песни)
— Жил старый-престарый секач, и никто на свете не знал, какие его годы. И был он весь седой от морской воды да от прожитых лет. Патрик Домнуллах, сказитель с Хескира, сложил о нем песню. И пелось в ней, что тюлень этот помнит еще времена, когда Ойсин был юн и прекрасен, как западный ветер
- 1
- 2
Последние комментарии
14 часов 11 минут назад
16 часов 45 минут назад
17 часов 13 минут назад
17 часов 20 минут назад
11 часов 36 минут назад
20 часов 23 минут назад