Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
во рту, хитрец, они же младше тебя, и пендаля напоследок, а дома снова музычку врубил, опоясался мечом, и встал один, перед зеркалом, никого дома нет, стал рубиться, воображать, как ты воюешь, воздух рубишь, рубака, снова снял штаны, выключите, гады, не могу знать, и болезни твои зачем, тут и понос, и грипп с ангиной, хорошая прививочка, маменьке расскажем, как ты катался к блядям, эк ты их, с маменькой так никогда, паскудство, а я вообще не буду никак, обойдусь теперь без этого, наверно; и в ментуру стукну – ты, оказывается, тыришь от случая к случаю, в магазинчиках мелких, и в обезьяннике сидел, и черным дал закурить, хотя они шли после комендантского часа, а ты забоялся, «пожалуйста, будьте добры», кинжял увидел, герой, и помчался домой, чуть не обделавшись, дописывать главку, а я-то, что ты обо мне-то мыслишь, ты что – всерьез рассматривал такую возможность? меня ? ну, спасибо, что только предположительно, фантазер, и страна-то у нас плохая, а мне говорил иначе, и бабка когда померла, ты остался один в квартире – так танцевал, пока никто не видит, и бутерброды жрал с маслом, штук семь умял, и в зеркале снова собой любовался, и сны у тебя один краше другого, нечему удивляться, спать ты горазд, боишься всю жизнь, теперь-то мне ясно, чего, о чем ты беспокоился, так вот оно что, а я-то не понимал, а ты уж приготовился, а Мишка не договаривал, вот что будет, я не знаю, не знаю, следовало бы еще круче, но я и этого не могу, за Озеро-Лезеро с кустами-песками, за сопли и слюни, за поганые трусы под подушкой, но я все равно не сумею, что же будет, почему мне никто не объяснил, почему меня никто не предупредил, я никогда раньше, я сбегу, разломаю их колпак, и стойку, и диск твой сожру, и клуб сожгу, и лагерь, чтобы никто больше не знал, и к тебе не вернусь, но сбегу, я не стану в этом участвовать, ведь это же ты все-таки, я не могу так сразу переделаться, мне нужно время, чего они от нас требуют, ты же сам в первый раз в девятнадцать лет, а мне куда же, и ты приехал-таки, ты знал, и сам передал мне диск, что же это такое, ведь это же ты, а что же девчонки, что у них, вот что, молчи, ты и это знаешь, хорошо, что сестры у меня нет; я, папа, мамке ничего не скажу, только ты уведи меня с этого стула, выключи все, и диск сломай, и я все забуду – потом, но забуду, нет, не забуду, но как-нибудь, только не надо ничего дальше, ведь тебя же заставили, я теперь точно знаю, нет, не заставили, но ты не хочешь, но ты же сам писал, ты много написал, ты написал восемь книг, по ним учатся, ты и прибор бы этот сделал, если б умел, но как же мне за две минуты через все перешагнуть, я не сумею, они вчера нас вечером чем-то обкурили…или напоили…и силы какие-то есть, но их все равно мало, я не справлюсь, зачем ты это поджег…опять покатило, зачем ты ей это сказал, куда сунул, куда сунул, это же болезнь, ты сумасшедший, папа, я сделаю иначе, я просто воткну в тебя ножик, и тебя не будет, вот и все, я точно воткну, но потом, мне нужно привыкнуть, мне понадобится где-нибудь пересидеть, на кукушке есть пещера, она секретная, только паук знает, я залезу туда, и буду жить неделю, две недели, пить что-нибудь буду по ночам, а потом возьму ножик…далась тебе эта железная дорога, это ничего, это нормально сынок…
Малый Букер твердил свое, не понимая, что колпак уже сняли, и говорит не память, а Большой Букер, весь красный и страшный, нашептывает ему в ухо:
– Ничего, ничего, сынок. . Вот я тебе расскажу. Это была у нас такая детская железная дорога, делал прадед, сам мастерил, в сарайчике, мечтал о паровозе. Хотел сделать вообще настоящий маленький паровоз, паровозный театр. И вот проходят… поколения, и все ловятся в этот поезд, по кругу, – хрипло жаловался отец, склоняясь над Букером. Из путаных выкриков сына он разобрал только про дорогу, и уцепился за нее, желая исправить хоть это, объяснить, подправить.
Тот сбросил с плеча его руку, досадуя: причем тут железная дорога, папа? там было много чего еще… наверно, я что-то крикнул про нее, дурак…. Одновременно он выделил деда из сплава обогащенных воспоминаний; увидел всего лишь одно – как дед, часами изучавший семейные фотографии, сосредотачивался на мельчайших деталях: морщинках, фрагментах не попавших в кадр предметов, расплывчатых заглавий на корешках книг, служивших фоном. Его рыло даже вытягивалось, и он почти всасывался в прихлопнутое мгновение, пока не выяснялось, что оно прихлопнуто не сачком, а мухобойкой. Малый Букер вспомнил деда ярче, чем сумел бы сам, без посторонней помощи, но теперь на его личную память наслоилась отцовская, отсюда и рыло, и все это сдобрено добрыми чувствами с добавленным отвращением, с затаенной обидой.
– Хватит пороть ахинею, – вмешался Миша, забирая инициативу. – Давайте живее, пока он на подъеме. Смотрите, соседи уже при деле.
– А? – Большой Букер уставился на него, не разбирая сказанного.
– На, – замогильным голосом отозвался вожатый. – Быстрей, говорю тебе, если не хочешь ребенку всю жизнь поломать.
Слева слышались стоны; Букеры посмотрели туда по-семейному дружно, но ничего не
Последние комментарии
1 день 5 часов назад
1 день 13 часов назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 7 часов назад
2 дней 8 часов назад
2 дней 8 часов назад