Девушки с неба [Лилли Александровна Промет] (fb2) читать постранично, страница - 5

Почему их не оставляют здесь? Они измучены длинной дорогой, неужели опять тащиться с детишками на ночь глядя? Когда же наступит конец всем мучениям?

Навзрыд плакала Лиили над своей больной девочкой, и инженер Ситска успокаивающе положил руку на плечо невестки.

Рыжик смотрел в землю. Даже для своего Тчечек, красивого цветка, не смог бы он найти ночлег в переполненном поселке. В школе жили, в Доме культуры жили, дом самого Рыжика был забит людьми.

Гнев утих. Не было сил сердиться и спорить. Осталось лишь полное безразличие и желание покоя.

Инженер покорно вздохнул и надел шляпу.

— Сколько еще ехать?

— Двадцать пять километров, — успокоил Рыжик.

Две телеги последовали за телегой Ситска и с грохотом скрылись на большаке.

Долго ехали в черной ночи. Война гнала их дальше и дальше. Головы дремавших склонялись то в одну, то в другую сторону. Кругом было черно: на дороге, в небе и на душе.

Глава вторая

1

Старики здесь плохо говорили по-русски, а женщины объяснялись только при помощи жестов, и все-таки удалось все сделать и обо всем договориться. Из каждого дома пришли женщины, кто с тазиком, кто с ведром, с керосиновой лампой или со щипцами для угля. Приносили беженцам кто что мог, чтобы хоть как-то облегчить им жизнь и сделать их быт более сносным. Татарки сочувственно качали головой и что-то нежно говорили на своем языке. Тильде была растрогана.

— Хорошие здесь люди, — сказала она Еэве.

Поначалу беженцы из Эстонии чувствовали себя временными, случайными жителями колхоза. Они надеялись, что скоро можно будет собираться домой. Это случится очень скоро, сомнений не было. Поэтому все было здесь чужим: и хлеб, и нормы, и колхозные дела, и растянувшаяся почти на два километра деревня Старый Такмак. Она начиналась у берегов речки Шайтанки, порог первой избы выходил к самой воде, а последний дом стоял на горе, в молодом дубовом лесочке.

Река, как нож, разрезала большую деревню на две — Старый Такмак и Новый Такмак; летом она мелела, и местами ее желтое дно высыхало. Граница исчезала, иди и гуляй себе.

Жизнь в Старом Такмаке подчинялась строгому ритму. Бригадир на рассвете ходил под окнами и сзывал всех на работу, у амбара выдавали на руки грабли, вилы, косы, взрослые уходили в поле, и в деревне оставалась бесштанная, в одних рубашках детвора. Да еще пчелы жужжали в шиповнике.

И когда плешивый Йемель шел с ведром к речке, он чувствовал себя неловко один на один со своей лиловой тенью.

Только к полудню возвращалась жизнь в деревню. Дымы из печных труб поднимались вертикально вверх, словно кошачьи хвосты. Женщины, прибежавшие с полей на обед, хозяйничали, ставили огромные миски прямо на траву, и семейство, схватив деревянные ложки, принималось за похлебку.

В эти минуты детей ничто не интересовало: ни куры с пестрыми перьями, ни ласковые котята; они раскрывали горящие от перца рты и изредка вытирали набегавшие на глаза слезы.

После обеда тишина длилась до вечера. А вечером женщины шли через реку в Новый Такмак и садились в ряд на лавочки перед почтой. Всегда находились счастливцы, которым говорили: «Танцуй!» — и вручали треугольный конвертик с лиловыми печатями.

А из Эстонии не приходило ни строчки. Ни писем, ни открыток, на которых Площадь Башен или Тоомпеа, Тартуский университет или озеро Вильянди. И никто не подходил к эстонцам, держа письмецо или открытку за спиной, и не говорил никому из них:

— Танцуй!

Еэва сердилась на твердые нары и на затянувшуюся войну и плакала.

Представление о войне было у нее смутное: где-то идут сражения, войска то отступают, оставляя села, города и поселки, то снова отвоевывают их. И когда наконец будут отвоеваны все эти населенные пункты, вернутся эстонцы домой, откроют квартиры, проветрят комнаты, радостно распахнув окна… И жизнь потечет своим чередом.

Еэва думала так потому, что ей хотелось так думать.

На работу они пока не шли. Сомневались. Когда бригадир пришел звать инженера Ситска, тот не смог скрыть своего негодования. Пусть дадут ему работу по специальности! Он никогда не сидел сложа руки. Но делать что-то по принуждению… это ему не нравится.

И бригадир больше не приходил.

Этот же вопрос обсуждали Тильде, Еэва, Рууди Популус и плешивый Йемель. Все они жили в одном доме, под одной крышей.

— Руки в кармане, вошь на аркане, — заметил Популус. — К сожалению, как известно, работа — единственная вещь, которая кормит.

— Инженер умный и образованный, он знает, как лучше, — сомневалась Еэва.

— Шляпа — это еще не голова мужчины, — бросил Популус и пошел работать. Когда вечером он пришел домой с первым авансом и положил на стол большую краюху хлеба, о работе задумались всерьез.

Деньги у всех на исходе. Тильде уже выменяла пару простынь на масло и яйца, а конца войны что-то не видно. И все же еще несколько дней ушло на раздумье.

— Что бы с нами было, если бы солдат тоже так