Философия одиночества [Томас Мертон] (fb2) читать постранично, страница - 3

состоит в том, чтобы пребывать одному в своей «келье», в настоящей или духовной келье своей непостижимой пустоты, чтобы, как говорили отцы-пустынники, «келья научила его всему».

5. Человек, действительно любящий уединение, – не просто беглец, которому опротивело общество. Бегство, отступление ведут к одиночеству нездоровому, бессмысленному, бесплодному. Отшельник, о котором я говорю, призван перерасти общество, а не вырваться из него: не убежать от общения с людьми, а отвергнуть видимое, мифическое единство в развлечениях, чтобы соединиться с людьми на более высоком, духовном уровне – в мистическом Теле Христовом. Отшельник отвергает единство, стоящее на вожделении, домыслах, привычках того или иного сообщества. Но поступая так, он достигает глубинного, невидимого, таинственного единства, которое делает людей «одним Человеком» в Христовой Церкви вопреки сообществам, чьи мифы и лозунги подчиняют человека разделению.

Итак, человек, любящий уединение, следует таинственному и, казалось бы, бессмысленному Призванию к сверхъестественному единству. Он внутри себя ищет единство духовное и простое, способное вобрать в себя всех людей, преодолеть разделения, противоречия, расколы. Человечество только тогда снова станет «Одним», когда каждый из людей будет «одно». Поэтому человек, любящий уединение, понимает, что образы и мифы того или иного сообщества, а попросту проекции общих идеалов, стремлений и грехов, могут поработить его и расколоть его на части.

Многое говорит в пользу иллюзий и домыслов, которые питает человеческое стремление самоутвердиться в том или ином сообществе, но многое говорит и против них. Освобождая человека от личной ограниченности, они помогают ему, до известной степени, перерасти самого себя. В совершенном сообществе это шло бы на пользу всем. В несовершенном – человек перерастает себя ровно настолько, чтобы стать послушным и безответным рабом коллективных потребностей, идеалов, страстей. Общество воспитывает человека, даёт ему знания, но оно же калечит его и развращает. Светское общество всегда несовершенно, всегда смешивает добро и зло, стремясь выдать одно за другое.

6. Сам по себе человек никогда не совершил бы тех преступлений, которые он охотно и браво совершает во имя общества, убедившего его (слишком легко), что зло оправдано, если творить его «ради общего блага». Взять, к примеру, расовую ненависть и травлю. Им потакают люди, которые считают, что они добры, терпимы, цивилизованны и даже гуманны (возможно, от части они действительно таковы). Но, растворившись в сообществе, они потеряли совесть. Такова плата за забвение, за то, что они пытаются изгнать из своей жизни одиночество, как экзорцист изгоняет беса из одержимого.

7. Отшельник призван сделать едва ли не самый трудный для человека выбор. Он должен совсем покинуть тех, кто тягу к развлечению и самообману принимает за зов истины и готов мобилизовать целую армию предрассудков, дабы отстоять собственную правоту. Этим отшельник обрекает себя на страдания и тяжкий труд ради верности Богу, мистическому Христу, всему человечеству, а не идолу, которому предлагает поклоняться общество. Он должен отвергнуть мнимое благо подручных иллюзий, позволяющих человеку легко предавать его глубинное «я», внутреннюю истину, или – образ Божий в его душе.

Расплата за такую верность – крайнее смирение, иначе говоря, – пустота сердца, в котором нет места самоутверждению. Ибо если отшельник не пуст и не целостен в глубине своей души, то он – просто индивидуалист, а его несогласие с обществом – не что иное, как бунт: подмена общественных идолов и иллюзий на те, что придумал он сам. Это, несомненно, величайшая из опасностей. Это тупик и безумие. Это путь в погибель.

Меньшим злом было бы приносить людям хоть какую-то пользу, забыв о себе, насколько позволяет общественный миф, чем жить мифом доморощенным, – не жить, в сущности, а спать. Как говорил Гераклит: «Не следует действовать и говорить подобно спящим... Для бодрствующих существует единый и всеобщий космос; из спящих же каждый отвращается в свой собственный»^[17]. Значит, настоящее одиночество – это не самовлюблённость и не сладкий сон, навеянный религиозными переживаниями. Это полное пробуждение, разрыв со всеобщей дремотой, с чехардой снов, где очень мало по-настоящему полезного и плодотворного.

8. С самого начала должно быть ясно, что человек, действительно любящий уединение, живёт не среди доморощенных домыслов и иллюзий, а в пустоте, смирении, чистоте, вне досягаемости для лозунгов и тяги к развлечениям, отчуждающим его от Бога и от самого себя. Такой человек живёт в единстве. Его одиночество – это не спор, не обвинение, не упрек и не проповедь. Оно существует само по себе. Оно есть, и потому не привлекает к себе внимания. Да оно и не хочет этого делать, оставаясь, в сущности, совершенно невидимым.

9. Теперь должно быть ясно, что я не