Последний Прометей [Дмитрий Зимин] (fb2) читать постранично, страница - 5

уж я-то не подведу.

— Как… Как ты это сделаешь? — пусть скажет. Буду знать, чтобы не… как собака.

— У тебя есть контур отключения. Прости. Я знала, что так может случиться.

— Откуда? — откуда она могла знать? Знать, что я — такой?

— Ты не виноват, Маасима-сан. Это я. — уставился на неё, как на придурочную. Усмехнулся.

— Тем, что ты меня оживила? — удивленно поднимает брови.

— Ты же не верил!

— Поверишь тут… Ладно, ерунда. Не обращай внимания. Я урод. Чудовище. Меня за это и в первый раз убили.

Отвернулся к стене, чтобы не видеть её лица. Упрямо сжал губы… Вот, сейчас.

Но она только села ближе, и приподняв мою голову, положила к себе на колени. Ладошкой накрыла лоб. Не знаю, что сыграло роль: то ли её сочувствие, искреннее, не напоказ, то ли этот жест — так могла бы поступить мать, или любящая женщина… Глазам стало нестерпимо горячо, по щекам потекли слезы. Она гладила меня по волосам и говорила. Я слушал, глотая слёзы.

«…Работала на Пасифик Дайнэмикс. Программа „универсальный солдат“. Когда кого-то убивают, его сознание и разум можно перенести в искусственное тело. Такое вот воскрешение… Но они долго не жили. Что-то с головой у них делалось, плохое совсем. Я старалась об этом не думать. Ну, знаешь… Во имя науки и всё такое… У воскрешенных синтетов была тяга к самоуничтожению. Очень много людей умерло. Я виновата.

Решила уйти. Сбежать. Всё подстроила так, будто покончила с собой, и подалась в Анонимы»…

— А зачем на остров-то приплыла? Тоже из чувства вины?

— В какой-то степени. Много причин… И чувство вины, и ответственность и…

— Ответственность за что?

— Не за что, а перед кем. Перед человечеством, если хочешь знать. — помолчали. Я мало что понимал, но очень старался. — Я действительно многое могу… Такой уж талант. Могу изменить мир… к лучшему, я надеюсь. А раз могу — обязана делать…

— Над переносом сознания в новое тело я работала почти всю жизнь… Брата хотела спасти. Боковой амиотрофический склероз. Паралич.

— Ну, так теперь спасешь.

— Умер Хироси. Давно умер.

Шевелиться не хотелось. На счет смерти — стало всё равно. Какая разница? По большому счету — я уже был мертв.

— Послушай… Давай заканчивать. Как ты там говорила? Просто выключить…

Она замерла. Рассказывала, как переживала, что людей погубила, а теперь еще и я…

— Или давай — я сам? Ну сколько можно со мной, чудовищем, мучаться…

— Дурак ты, Маасима-сан! Я сто раз могла тебя отключить!

И правда… Как-то я об этом не подумал.

Вскочила. Наклонилась, провела рукой вдоль пут, и они свалились. Я боялся пошевелиться. Отчасти, чтобы её не напугать, отчасти потому, что боялся, как бы не развалиться на кусочки…

Постояла еще минутку, глядя сверху вниз. Ботинки у неё белые, как у Гагарина, от его космического скафандра…

Я Молчал. Ждал, может еще чего скажет, но — нет. Ушла. Фонарик оставила.

* * *

…Подключившись к Сети я узнал, что у синтетов вместо мозга — то есть, серого и белого вещества — квантовая матрица. Тело — биооболочка, печатается на клеточном принтере, том самом, что выдает эрзац-кофе с эрзац-булочками.

Удивительно, но раньше я не замечал, что помолодел. Потратил несколько часов, разглядывая себя и так, и эдак, щипая, дергая за волосы. Порезал ладонь — ранка затянулась минут за двадцать. Когда Панда меня ударила, слышал отчетливый хруст сломанной челюсти. Но когда пришел в себя — даже не вспомнил…

Выглядел лет на двадцать, но такие, где не пришлось голодать в детстве. И два ранения: в плечо и бедро, еще с войны… Не осталось и следа.

Не было и шрама на ладони — лет в семь напоролся рукой на гвоздь. Ожога на сгибе локтя — тоже в детстве, сестра Верка, малышка совсем, опрокинула на меня утюг…

А так — вроде бы я. Панда сказала — точная копия. Ничем неотличимая от оригинала. Даже пообвыкнувшись в Сети и кое-что почитав, я не представляю, как такое возможно — оживить мертвеца. Точнее не оживить, а сделать копию…

Она — ДНК-хакер. Тасуя, как карты в колоде, гены, она вырастила мне тело, наделила его сознанием и разумом.

Я — гомункулус, искусственное существо, человек «из пробирки»…

Самое смешное, я ни капельки не ощущал в себе этой «искусственности». Я испытывал голод, отправлял естественные надобности, чувствовал влечение к женщине…

Пролежав восемьдесят пять лет замороженным тюленем, и проблуждав месяц по темным, затхлым коридорам базы и собственного разума, я наконец начал осознавать окружающее.

В тесной, едва обогреваемой комнатке, мы с Пандой создавали общую историю. Хоровод люминофоров на куртке, небрежно брошенной на ящик, служивший стулом, отражается в её линзах, закрывающих глаза. Прикасаясь к её лицу, я научился не трогать их, чтобы не оставлять пятен… Её тонкие, но сильные пальцы с короткими ноготками впиваются мне в спину… Её волосы щекочут мою кожу…

Своей открытой непосредственностью она была так непохожа на тех женщин, что я