Вход в систему

Что такое OpenID?

Последние комментарии

Новое на форуме

подробнее

Последние записи в блогах

подробнее

Впечатления

чтун про Видум: Падение (Фэнтези: прочее)

Очень! очень приличная "боярка"! Прочёл все семь книг "запоем". Не уступает качеством сюжета ни Демченко Антону, ни Плотников Сергею, ни Ильину Владимиру. Lena Stol - респект за "открытие" талантливого автора!!!

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Влад и мир про Калинин: Блаженный. Князь казачий! (Попаданцы)

Написано на уровне детсада. Великий перерожденец и врун. По мановению руки сотня людей поднимается в воздух, а может и тысячи. В кучу собран казачий уклад вольных и реестровых казаков, княжества и рабы. 16 летний князь командует атаманами казачьего войска. Отпускает за откуп врагов, убивших его родителей. ГГ у меня вызывает чувство гадливости. Автор с ГГ развлекает нас текстами казачьих песен. Одновременно обвиняя казаков

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
Михаил Самороков про Владимиров: Сармат (Боевая фантастика)

Говно.
Косноязычно, неграмотно, примитивно.
Перед прочтением сжечь

Рейтинг: +2 ( 2 за, 0 против).
Khan77 про Павел: Ага, вот я тут (Попаданцы)

Добавить на полку

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Влад и мир про Ангелов: Эсминцы и коса смерти. Том 1 (Альтернативная история)

Мне не понравился стиль написания - сухой и насквозь казённый. Не люблю книги канцеляристов.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).

За мной следят дым и песок [Юлия Михайловна Кокошко] (fb2) читать постранично, страница - 105

- За мной следят дым и песок 1.14 Мб, 281с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Юлия Михайловна Кокошко

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

книжник,
и гражданин, и с ними под полою
отъятый у науки добрый спирт.
И осень по прозванью Пенелопа
примерно вышивает пышный пир,
чтоб ночью, завернув в оппортунистки,
цинично распустить его до нитки.)
Здесь имена минутам — Страх и Яма
и, кажется, Прощание С Друзьями…
И, подавившись пятикостным ямбом,
рыданьями или иным трофеем,
рвануться прочь… на ветер, за Орфеем,
на выселки, возможно, на Киферу,
и высечь море искры из буфета.
Читатель книги, помнится, ручался,
что есть на свете повесть лишь одна —
печальней той, и всех других печальней:
она в него до колик влюблена,
а он ее — увы! — не замечает
ни завтра, ни вчера, ни где-нибудь…
Как А и Б, что сели на трубу,
освобождая И от интереса,
так и над ней — всегда стоит завеса.
Но строгость закаляет эпизод:
однажды в год, в какой-нибудь из версий,
он все-таки вперял в меня свой взор,
конечно, близорукий и неверный.
Отстав от затухающей страды,
когда уже рассеивались яства,
он надо мной усидчиво смеялся,
похрустывая среднемолодым
многосемянным кушем райских яблонь,
а может, выкольцовывая дым,
избрав меня в счастливицы-мишени…
Но так ли изменяет он добру,
и, право, велико ли прегрешенье,
коль образ мой, блуждающий в миру,
подсев к застолью и приняв на грудь
любовный жар, совсем не из кошерных,
постыдно разминулся с совершенством…
А может быть — его изящный вкус,
не дотянувший нескольких секунд…
(Размах его злодейства жидковат.
Кто снял все шутки, тот и виноват.)
Пока вино и хлебы златоверхи,
и дом веселья сладок и текуч,
как челн или река, и не прервался,
мне предстоит — милейший в человеках
(милейший — в едоках или в говенье?),
чей кроткий нрав опередил мечту,
дарить себя другим — его призванье
(милейший — на посту или в посту?),
но кто-то, к сожаленью, не охвачен.
Так, единицы… может быть, одна
осталась между всеми голодна…
Откроем героический финал:
когда бы он нечаянно узнал
все, что во мне рвалось и трепетало,
пожалуй, он бы кончился от смеха.
Но я отбила кроткого у смерти
(кто лгущий — об отсрочке и фатальном,
кто шепот — о моменте и memento?),
оставив вышесказанное — в тайне,
как ни блазнились хладные тела…
И потому простудная игла
кружит и коротает циферблат
мелодии на дрейфе летних комнат —
еще в температуре и уколах,
меняя их на мак и на пустырь,
и по крыла в печали, но аккордно
приносятся шербурские зонты…
И потому при многих понятых
идет закат, и всякому — по рденью…
идет огонь и сеет отчужденье.
А золотоголовый из светлейших
давно снесен в объятья к другой…
Перехватив в пиру последний слепок
уже прошедших землю пирогов,
помедлив на пороге сентября,
выглядывая новый август лета,
я попрощаюсь с ним в чужих дверях,
пробормотав неслышимую дерзость,
и, петлей затянув на шее шарф,
опять окликну нищенку-надежду —
ничтожная наследует ландшафт…

Примечания

1

Кокошко Ю. В садах. — Екатеринбург: «Сфера», 1995.

(обратно)

2

Новый мир. 1998. № 5.

(обратно)