Религия и социализм. Том I [Анатолий Васильевич Луначарский] (fb2) читать постранично, страница - 4

науки, высоким при свете идеала.

Но г. Бердяев взялся за решение вопроса самым несчастным образом.

Он сильно обрушился на русскую школу субъективистов, чтобы отгородиться от неё. Для субъективистов — субъективный человеческий идеал, или идеал, выработанный разумными, критическими личностями, сам являлся самостоятельной и мощной силой, могущей выдержать единоборство со всякими там объективными законами истории. Исторический фатум сводился почти на нет, сознательная воля активных групп возводилась в вершительницы судеб. Учение ложное, взгляд поверхностный. Г. Бердяев критиковал его, указывал на ничтожность субъективных идеалов в борьбе с действительностью. Нет, он не хочет строить свое понятие добра, обосновывать свои ценности на шатких опорах личных и групповых пристрастий и антипатий. Идеалы, создаваемые людьми, суть только желания различных групп, бой решается не красотой знамен, а числом и социальным весом борцов. Но над борьбою людей и их групповыми и классовыми идеалами — сияют вечные звезды объективных, обязательных ценностей. Нравственные истины эти не были изначала известны и ясны, как и априорные законы логики. Но как последние — они не измышляются. а открываются, как последние — они формально обязательны для нравственного мышления, чувствования и поведения. Совершенно естественно, что г. Бердяев, в первой своей книге схватившийся за кантианскую объективность, чтобы вылезть из «болота» человечески–относительного, потом покатился по наклонной плоскости, как камень с горы, подпрыгивая на колдобинах, и докатился до явного мистицизма с личным Богом, как великолепным, надежным стражем и источником объективной истины, прежде всего нравственной конечно.

Субъективисты были неправы, противопоставляя героев толпе, идеи–силы — стихиям. Но ошибку их исправить было не так трудно. Как ни как, а человек сам мастер своей истории, говорили субъективисты. И это верно. Но свою историю человек творит в борьбе с природой, во первых, слепо, бессознательно — во вторых, разбитый на враждебные нации, классы и т. д. — в третьих. Конечно, социальный процесс становится все более сознательным, но еще очень далек от того, чтобы сознание приобрело в нем не то что решающую, а хотя бы очень влиятельную роль. И так это будет вплоть до уничтожения классов. Даже в пролетарской борьбе сознание играет скромную роль акушерки при родах, — облегчает то, что совершается помимо неё, чего в существенном изменить невозможно. Марксизм предвидит эпоху торжества разумности, но для капиталистического общества устанавливает несомненную зависимость человека от объективных законов экономического развития, к счастью ведущего к дверям новой жизни, царства свободы.

В борьбе, формы которой продиктованы жизнью, люди создают себе идеалы, являющиеся отражением их социального положения в обществе не ими определенном, по стихийно навязанном им всем прошлым. Эти идеалы выражают чаяния народов, групп и классов, их корень — социальное положение их носителей, — общественные недуги, которыми они страдают. Но классы могут занимать в обществе различное положение. Они могут быть прогрессивными и застойными, т. е. интересы их могут совпадать или не совпадать с прогрессом техники и переворотами, которые этот прогресс должен вызывать. Также точно и все общество может переживать упадок, застой или развитие, может быть даже бурное развитие техники. Тут то, в этом объективном факте, так сказать, общественной физиологии, прогрессе или регрессе техники, экономическом развитии или экономическом распаде, приближении к господству над природой или удалении от него — лежит для марксиста объективный критерий оценки идеалов. Наивысший идеал для экономического материалиста а priori должен быть идеалом наиболее передового класса в возможно быстро развивающемся обществе. Или: передовой класс экономически цветущего общества является носителем наиболее жизненного, сильного, светлого идеала. Объективное положение пролетариата а priori говорит экономическому материалисту, что он есть носитель самого живого, энергичного и яркого жизненного идеала, или должен стать им, ибо «бытие определяет мышление».

Такой класс, т. к. будущее за него, не заинтересован в самообманах и обмане других, он смеет глядеть прямо в лицо действительности, поэтому идеал его будет наиболее научен или близок к действительности: он будет предвосхищением действительного развития общества. И поскольку это так, постольку он естественно в силах привлечь к себе симпатию и содействие всего живого, всего бодрого, всего недовольного настоящим, всего могущего воспрянуть лишь при разрушении рамок, сдавивших развитие сил человечества. Итак, идеал может доказать свою красоту и жизненность, свою способность торжествовать лишь ссылкой на те объективные силы, отражением которых он служит, ссылкою на свою физиологическую т. е. социально–экономическую подкладку.

Читатель видит уже здесь несравненную