Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
зарытой в песок плотовой матки[9] и уплыть по течению.
Сотни тысяч кубометров первосортного строевого соснового леса, с таким трудом спиленного и связанного в плоты, лежали неподвижным грузом, как мертвое тело. От бабок[10], хватов[11] и воротов[12] с матки тянулись, провисая, канаты и тросы к сваям и воротам на берегу. Как ничтожен и жалок казался человек в бесплодных попытках сдвинуть с мели эту махину леса и направить вниз по течению.
Теперь уже никто не дежурил на плотах и на берегу — на все, как говорится, махнули рукой. Поэтому никто не обратил внимания на маленькую одинокую лодку доверху нагруженную ящиками, мешками и всяким экспедиционным скарбом. Слегка подгребая в корме единственным рулевым веслом, человек медленно плыл по течению, огибая неподвижный обсохший плот. Он откинул капюшон брезентового плаща, глубоко вздохнул и покачал головой.
— Ну и не повезло кому-то? Э-эх! Сколько леса обсохло! — проговорил он тихо и круто повернул лодку к Саввиноборскому берегу.
Причалить удалось только у церкви, где не было штабелей, канатов и лодок. Вытащив свою лодку на щебнистый берег и накатив на конец веревки большой валун, приезжий полез на косогор. Чавканье непролазной грязи под тяжелыми броднями[13] и шум скатившихся в реку камней, разбудили в ближайшем доме зырянскую лайку. Она высунула из-под ворот белую с черным носом морду, лениво два-три раза тявкнула и исчезла.
Приезжий обошел ближние дома. Двери были заперты на засовы, окна плотно прикрыты ставнями. Кругом тишина. Зная, что не всякий старовер пустит к себе ночевать, приезжий пошел искать контору лесосплава. Телефонные провода привели к новой, только что срубленной половине дома, не успевшей почернеть от дождя и солнца. Приложив к глазам руку, приезжий подтянулся на носках к высокому окну и заглянул внутрь. Неожиданно соседнее окно чуть приоткрылось, из него просунулась громадная, заскорузлая, темная от загара, смолы и воды рука. Придержав за раму готовое открыться окно, человек из темноты глухо спросил:
— Ночевать что ли?
— Да. В Троицк за продуктами ездил, а теперь опять в лес. Вымок я. Обсушиться бы. А староверы ведь не впустят!
— Обождите малость!
Окно захлопнулось. Чувствуя, что тут ему не откажут, приезжий начал счищать прилипшую к бродням грязь. Наконец послышался стук отодвигаемого засова. Дверь со скрипом открылась и на пороге в вязаной фуфайке, широких галифе и белых носках, с наганом у пояса, появился милиционер.
— О-о! Товарищ милиционер! Опять мы с вами встретились! Помните вы помогли мне лодку с мели стащить? Вот и теперь выручайте — пообсохнуть надо. Легче в лесу с медведями в берлоге жить, чем тут на ночлег допроситься.
— Так-то оно так. Да только арестантская тут. И арестованный есть. Плоты на мель посадил и хотел бежать. Вот и держу до следствия.
— Ничего. Мне ведь не навек. Всего ночь одну. — И приезжий быстро зашагал к лодке за едой и постелью.
Вернувшись, он вошел в горницу, повесил на гвоздь свою трёхстволку, снял намокшие ватник и бродни и с интересом осмотрел просторное помещение. Нехотя, потягиваясь и зевая, с печки слезла сторожиха и начала сапогом раздувать заглохший самовар.
Новая половина дома была прирублена к старой, в которой жил хозяин старовер. Широкие сени разделяли дом на две половины, вели в хлев и на поветь[14], где лежало свежее Душистое сено. Высокая до потолка переборка из неоструганного теса разделяла горницу на две комнаты. За переборкой была контора лесосплава, а «арестантская» в обычное время предназначалась для рабочих, которые приходили сюда со сплава погреться, обсохнуть и покурить. Вдоль стен протянулись широкие лавки, на них можно было не только сидеть, но и прилечь. В переднем углу, под засиженной мухами старинной иконой, стоял струганный стол. Маленькая, подвешенная к потолку керосиновая лампа тускло освещала голые стены и ситцевый полог над широкой двуспальной кроватью. От натопленной русской печки в комнате было жарко, душно. Глаза разъедал махорочный дым.
У края стола, в простенке между окнами, опустив голову на руки, сидел плотовый лоцман. Глаз его в темноте не было видно, но вся сгорбленная фигура и обгорелые, изжованные остатки длинных козьих ножек из завозной тамбовской махорки, которые он, очевидно, выкуривал одну за другой, при всем внешнем спокойствии выдавали внутреннюю напряженную борьбу и тревогу. Он не взглянул на вошедшего и, чуть приподняв голову, тихо выплюнул попавшую на язык махоринку. Мозолистые, заскорузлые босые ноги, как и его руки, говорили о постоянном физическом и тяжелом труде. Непокорные волосы русыми вихрами торчали в разные стороны. Огромные усы скрывали рот.
Временами, оторвав глаза от пола, он вглядывался сквозь запотелое стекло в серый туман ночи, прислушивался к шелесту дождя по крыше и,
Последние комментарии
6 минут 45 секунд назад
2 часов 59 минут назад
3 часов 16 минут назад
6 часов 44 минут назад
7 часов 17 минут назад
8 часов 14 минут назад