Наши утехи [Евдо Пьер-Себастьен] (fb2) читать постранично, страница - 2

процессии под открытым солнцем, так и видим, как она потирает свои влажные от счастья ручонки, лежа на смертном одре и мечтая о сердечном приступе во время церемонии, на кладбище только об этом и говорили, но, уютно разместившись в прохладном кафе, мы распрощались с ней навсегда и стали вспоминать, как она делала то-то и то-то, и как продолжала опять и снова, и как начинала сначала, если ей не мешали и даже если мешали, она и была хозяйкой со всеми своими мальчишками и, беременная в тридцать два года, все еще воображала себя Венерой, которой казалась себе в тринадцать, когда от нее без конца слышали эту ересь, и что ее нельзя было останавливать, иначе бы она ушла с другим, кто не так остро реагирует на проявления идиотизма, и стоило тогда выслушивать ее целый месяц, чтобы в последний момент сломаться, и черта с два другой воспользуется всеми трудами, и в конце концов лишь один Капо смог туда пробраться и дорого за это заплатил: брак, восьмеро детей и бесконечные похороны, пока от нее не избавился, и когда она была беременной в тридцать два года и страшной как смертный грех, чего она в любом случае заслужила, все равно доводилось выслушивать ее бредни, которые девятнадцать лет спустя были уже известны во всех вариациях, доводилось из-за того, что Капо без остановки заколачивал деньгу, а это была его жена и мать Новой-Земли-Поля-Ива-Кретьена-Сорвиголовы-Аделаиды и Миши, и при малейшей оплошности, на которую она могла бы обидеться, пришлось бы распрощаться с мальчишками и групповухами — кто же стал бы хамить в таком положении?

Гроб с мадам Капо наконец опустили в могилу и засыпали землей, выбраться оттуда невозможно, полемика о том, умерла она или нет, завершилась; проживи мы еще хоть сотню лет, мы больше никогда не увидим, как она выходит на Главную улицу и предлагает грязные услуги своих сыновей, презрительно подразумевая, что в них кто-нибудь нуждается, и воображая, что у каждого жителя Вакханаля такие же мысли, как у нее, пусть себе говорят, можно заполучить Сорвиголову к себе в постель один раз, а не повторять этот фарс семь ночей в неделю, не все же богаты как Крез, губы ее произносили: Доброго дня, но сердце твердило: Идите ко мне, милые денежки, не надо быть психоаналитиком, чтобы об этом догадаться, баба, помешанная на профите, которая никогда не спала ни с одним из своих сыновей, ведь все мальчики хотят переспать с матерью — все, кроме сыновей Капо, которые, впрочем, не брезгуют никем, они знали, что лучше ей воздерживаться, чем выложить хоть один сантим, она мечтала, чтобы ее похоронили вместе с ее капиталами и чтобы те не достались никому, так и было написано в завещании, но Капо выступил против, он не собирался потакать расхитителям могил, при жизни он, пожалуй, даже отправил бы мадам Капо на каторгу, но после ее смерти больше незачем гоношиться — лучше теперь переключить внимание на мадмуазель Робика.

О вкусах и цветах спорят, всегда найдется тот, кто назовет самого красивого паренька на свете страшненьким, но мадмуазель Робика — случай особый, с давних пор все единодушно считали ее безобразной, красота обладает собственным шармом, и в своем положении Робика научилась обходиться без парней, с четырнадцати лет она вкалывала в писчебумажном магазине за нищенскую зарплату, как тупая жертва эксплуатации, при том что этот магазин вряд ли достался бы ей в наследство, Робичиху оставляли одну с утра до вечера и с вечера до утра — чтоб мы так жили. Ну и ни в коем разе нельзя было гладить ее по волосам — в ладони оставалась целая пригоршня, Робичиха облысела еще в восемнадцать, но накопила на консультацию у сволоченского специалиста, который сказал, что это пустяки, гормональный дисбаланс или типа того, и выписал лекарство — вонючий лосьон, которым нужно было опрыскивать себя три раза в день, когда она случайно забывала окропиться, все это замечали — от нее по-другому пахло, над ней издевались, но лечение имело громадный успех, хоть и подействовало на все тело сразу, кожа загрубела и покрылась расщелинами, мадмуазель Робика пожаловалась, но сволоченский специалист возразил, что тут уж ничего не поделаешь, это наследственное, легко сказать — попробуй теперь выясни, кем были родители сироты и виноват ли слишком сухой вакханальский климат, а поскольку мадмуазель Робика вообще-то была ужасно рада, что у нее снова отросли волосы, и отстаивала свои права чисто для вида, рассчитывая получить в будущем скидку, то больше ничего не оставалось, пришлось переплатить, но домой она вернулась удовлетворенная, потом доктор Скот уверял, что, обратись она к нему, он сумел бы ограничить действие поверхностью головы, однако доктор блефовал, потому что во время этих событий еще не занимался практикой, а только учился на врача, так что не было и речи о том, чтобы кого-нибудь лечить, а если, несмотря ни на что, он кого-то и лечил, то только не мадмуазель Робика, которая была для него бедновата, а если бы даже он ее лечил, то уж точно не вылечил бы, ведь это же бездарь, которая ни