Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем [Савелий Карлович Ферельцт] (fb2) читать постранично, страница - 43

даже удивление к сим людям, возбудили вместе и любопытство узнать их лично. Они должны быть или слишком добры, или слишком худы, думал я; однако последнее почитал несравненно более справедливым, нежели первое, потому что их прославляли одни молодые люди, а опытные старики отзывались о них не так-то хорошо. Я открыл сомнение свое одному знакомому мне молодому человеку, который был член общества, преданного друзьям.

«Старики не любят их из зависти, — отвечал он мне с неудовольствием, — по чести говорю, из одной постыдной зависти! Угодно ли, я познакомлю вас с ними? И вы увидите, что я говорю правду».

Я рад был сему случаю. На другой день он привел меня в дом друзей своих.

Хозяин и хозяйка приняли меня весьма ласково. Разговоры были самые приятные. Мы разговаривали около двух часов; но сии два часа показались мне не более двух минут: однако ж это мне не помешало заметить, что товарищ мой куда-то отлучился, и что тому уже более часа, как он нас оставил!. Я спросил хозяина, и получил в ответ, что он, будучи охотник до новостей, верно, занялся газетами, которые он обыкновенно читает в его кабинете. В это время хозяйка также вышла от нас в другую комнату. Спустя несколько минут по выходе ее взошел к нам товарищ мой с разгоревшимся лицом и помутившимися глазами. За ним, в сопровождении хозяйки, взошла неизвестная мне молодая барыня с таким же лицом и глазами, как и товарищ мой. Я заключил, что они, читая газеты, спорили о какой-нибудь новости, а может быть о чем либо и старом. Да и неудивительно, потому что один был русский француз, а другая русская же немка. Каждый имеет пристрастие говорить с похвалою о своем отечестве; а как говорить: с равнодушием, или с жаром, на это особенных правил не положено.

Вскоре после сего приехала еще одна молодая женщина. Красота ее и ловкость в обращении делали ее не последнею из тех приманчивых прелестей, на которых не редко заглядываются и путешественники, любящие только осмеивать поступки других, не исключая из сего и самых красавиц. Я взглянул на нее раз, она на меня два; я два, сна четыре; я четыре, она восемь.

Мне хотелось сравняться с ней; но никак не можно было этого сделать, потому что она умножала все то, что я складывал в одну сумму. Мы сели друг к другу поближе, начали разговаривать, сперва учтиво, потом повольнее, повольнее, наконец и гораздо повольнее. Но в это время товарищ мой сделал мне знак, что время идти домой. Правду говорят: сытой голодного не разумеет. Он уже до сыта наговорился, наспорился: а я еще только приступал к делу: однако не учтиво бы было медлить долее; я встал, раскланялся и ушел.

Хозяин при прощании вынудил из меня обещание, что непременно на другой день приду к нему обедать.

Прийти не мудрено: я пришел, прекрасная Дульсинея^[9] была уже там и, казалось, ожидала меня. Обращение наше с нею было еще вольнее вчерашнего!

После обеда подали хозяину письмо. Прочитавши его, он начал извиняться, что обстоятельства заставляют его часа на два отлучиться, и усердно просил меня, чтобы я дождался его возвращения. Хозяйка, вероятно приметя, что мы хотим завести жаркой опор, оставила нас под предлогом, что идет варить кофе; потому что никто из людей, как говорила она, ей по вкусу сварить не может. Мы остались двое. Какое опасное искушение! Мы начали говорить об одной известной нам, да думаю и всем не незнакомой материи, и говорить с жаром. Наконец, когда сей жар начал увеличиваться и доходить до той степени, где он непременно бы сам собою погас, я вспомнил, что о сем происшествии намерен писать к тебе, любезный друг, но как же бы я мог писать к тебе, если бы глаза мои помутились так же, как вчера у моего товарища? Отруби ту руку по локоть, которая не желает себе добра, которая что-нибудь напишет в свое осуждение. А утаить, значит солгать. Прямое дружество не терпит лжи и обманов. Таким образом почувствовав, что лицо мое и так уже сильно горело, не стал более говорить об этой материи, которая так жестоко воспламеняет кровь.

Хозяин с хозяйкою возвратились, восхищаясь, кажется, тем, что доставили нам случай поговорить наедине, и усердно благодарили меня, что я имел терпение дождаться их. Спустя несколько минут я должен был расстаться с ними. Собеседница моя, узнав, что я на утро же оставлю их город и никогда может быть не увижусь более с ними, изъявила сердечное сожаление, ежели только можно почесть за знак сожаления слова сии: «Ах, как жаль! Как жаль!»

Так вот почему молодые люди так много любят сию благословенную чету! Дом нового Филемона есть храм, над дверьми коего написано: храм добродетели, а внутри приносят жертву порочной любви. Мужья приходят в него для того, чтобы обмануть жен своих; жены, чтобы обмануть мужей; целомудренные девицы, чтобы избавиться от нарекания и не прогневать родителей своих. Имя друзей покрывает все преступления их. Что, если бы Юпитер, оставив Олимп, пришел в сей город: я думаю, он бы всех жителей, хотя они многогрешны, вывел из сего погибельного места; а