В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
увлечение поэтизацией действительности, выходит роман «В регистратуре», где предметом реалистического изображения становятся не метания хорватской интеллигенции, а мучительный и чреватый трагедиями социальный процесс превращения крестьянина в интеллигента. Таким образом с протагонистом романа Иваном Кичмановичем Ковачич вводит в хорватскую литературу типический характер. Читатель видел в нем так называемого «сюртучника», то есть человека, сменившего деревенскую посконную рубаху на господский сюртук: ведь он приезжает в город, чтобы получить образование и стать «господином». Перипетии биографии Кичмановича отчасти напоминают трагический путь самого писателя, окончившего свою жизнь в больнице для душевнобольных.
Позиция Ковачича в этом романе совершенно иная, чем у хорватских приверженцев Тургенева. Известно, что Тургенев в «Записках охотника» смотрел на крестьян глазами образованного, гуманно настроенного помещика, подчеркивал в них высокие духовные и нравственные качества. Таким же образом рисовал крестьян К. Ш. Джальский («Под старыми кровлями» 1886). О влиянии Тургенева говорит вся стилистика его прозы, поэтичность, гладкость языка, русизмы, использование народной речи лишь в диалогах. Внимание же А. Ковачича сосредоточено на изображении деревенских и городских низов. И если у Тургенева и Джальского деревенский мир подается с точки зрения помещика и интеллигента, то в романе Ковачича очевиден взгляд «снизу» — город воспринимается выходцем из деревни. Правда, писатель не воспроизводит характерного для северо-западной Хорватии и окраин Загреба кайкавского диалекта, но зато очень широко пользуется разговорной идиоматикой, опирающейся на народное словотворчество. Этим Ковачич ближе Лескову, чем Тургеневу. Хорватскому прозаику ближе стилизация народной речи — сказ, чем поэтизация литературного языка. Уже здесь Ковачич проявляет себя зрелым реалистом, лишь отдельные сюжетообразующие элементы, фантастика, необычная композиция нарушают каноны классического реализма XIX века. Но, может быть, как раз это обстоятельство делает его близким нашему современнику. Композиционная и стилистическая двойственность романа нисколько не удивит сегодняшнего читателя, знакомого, к примеру, с «Мастером и Маргаритой» Булгакова. Впрочем, в то время фантастика вновь проникает в реалистическую литературу: последние повести Тургенева построены на фантастических, спиритических мотивах, Гаршин вводит в русскую прозу галлюцинации.
Новаторство Ковачича обнаруживается с особой очевидностью, когда речь заходит об истории собственно хорватской литературы. В XVI и XVII веках центр ее находился преимущественно в городах Адриатического побережья — Дубровнике, Сплите, Задаре, и развивалась она в общем русле европейского ренессанса и барокко. В XVIII веке она переживает спад и перемещается в район между Савой и Дравой, культивируя в качестве литературного языка кайкавский диалект. Так называемая кайкавская литература, функционировавшая в отрыве от богатой средиземноморской традиции, создает произведения поучительного и развлекательного характера, предназначенные для народа. Неслучайно герой фламандского фольклора и немецких «народных книг» Тиль Уленшпигель, так высоко ценимый молодым Энгельсом, был воспринят этой литературой как народный персонаж — Петрушка Керемпух. На этом диалекте рождается и просветительская, подчеркнуто карнавальная комедия Тито Брезовачкого «Матиаш, ученик-чародей» (1804), игравшаяся во время масленицы. Карнавальность заметна и в романе Ковачича.
В эпоху национального возрождения хорватская литература ставит себя на службу задачам формирования нации. Поэтому, обращаясь ли к собственной барочной традиции (поэма Ивана Мажуранича «Смерть Смаил-аги Ченгича»), к устному народному творчеству, к польской модели романтизма (А. Мицкевич), а позднее к прозе Тургенева, она неизменно стремилась показывать свой народ в наилучшем свете, предпочитая идиллическую трактовку образов хорватов и хорватской земли. Сентиментально-идиллический стилевой комплекс становится главенствующим в литературных вкусах. Даже эпилог лучшего исторического романа А. Шеноа о хорватско-словенском крестьянском восстании 1573 года («Крестьянское восстание», 1887, русский перевод 1955), завершается идиллической картиной классового мира, продиктованного, по мысли автора, высшими национальными интересами хорватского народа. Этим объясняется запоздалость и непоследовательность хорватского реализма, ограничивавшего себя в критике собственной нации и возлагавшего всю ответственность за социальное зло на иноземных притеснителей, будь то немцы или итальянцы.
С этой идиллически-сентиментальной литературностью и особенно с неестественным языком произведений большинства хорватских писателей столкнулся в своем творчестве Анте Ковачич. Свою литературную деятельность он начал с резкой критики ведущего писателя семидесятых годов
Последние комментарии
6 часов 37 минут назад
6 часов 54 минут назад
7 часов 19 минут назад
7 часов 51 минут назад
8 часов 58 минут назад
10 часов 39 минут назад