Возвращение в небо [Владимир Дмитриевич Лавриненков] (fb2) читать постранично, страница - 2

вождения самолета, стрельба по мишеням, приземление. В распорядке дня, утвержденном размашистой подписью капитана Кущенко, был расписан каждый наш шаг, и соблюдался этот распорядок неукоснительно.

Поднимаясь с курсантами в воздух, я каждый раз видел ровную, без единого лесочка степь и невольно вспоминал Черниговщину, ориентиры ее маршрутов. Думал об этом с болью: вплотную к Чернигову подступили фашистские захватчики…

В один из хмурых дней в конце августа мы услышали в небе необычный гул самолета.

— Это «юнкерс», — сказал кто-то.

А через два-три дня, уже при ясной погоде, над нашим аэродромом, не таясь, пролетел двухмоторный бомбардировщик «Хейнкель-111». Мы даже рассмотрели кресты на его крыльях…

Я подал капитану Кущенко рапорт с просьбой об отправке па фронт. Через несколько дней он отозвал меня в сторону и сказал, что начальник училища отнесся к рапорту отрицательно.

— Ты пойдешь, потом захотят другие, а кто будет обучать курсантов? — резонно заметил Кущенко.

Служба в училище перестала удовлетворять моля. Все чаще приходила мысль о том, что самолетов И-15 бис, на которых мы обучали курсантов, уже нет на вооружении истребительных полков. Газеты описывал и воздушные бои, в которых действовали «миги», «яки», И-16… «Для кого же мы готовим паших подопечпых?» — невольно спрашивал я себя.

Послал еще один рапорт, теперь уже па имя начальника училища. Подождал с неделю — ответа нет. А тут как раз подошло мое дежурство. Взял да и написал ночью письмо товарищу Сталину. А послать так и не решился: представил, сколько нужно пройти моему посланию, чтобы попасть в Москву, и отказался от своей затеи. Вешил искать путь короче.

В те дни мне довелось летать па перехват по-зрячему. Погнался за «юнкерсом», который шел на высоте через наш аэродром. Был он близко, а расстояние между нами не только пе сокращалось, а даже увеличивалось: скорости были разные. Мало того, «юнкере» стал набирать высоту и легко ушел за четыре тысячи метров. А я без кислородного прибора. Пришлось прекратить преследование.

Приземлившись, я сгоряча выпалил командиру, что для перехвата разведчиков надо иметь хотя бы один «як»! А нашим «бисам», хотя они и являются истребителями, пора подвешивать бомбы и посылать нас бить фашистов.

Капитан резко оборвал меня, сделал выговор за недисциплинированность, а в довершение сказал такое, что перевернуло мне душу.

— О каких «яках» ты говоришь? — укоризненно произнес он. — Твоя техника пилотирования годится только для того, чтобы утюжить воздух над аэродромом…

Слова командира задели меня за живое. И дело здесь было вовсе не в самолюбии. «А что, если я на самом деле дисквалифицировался, ползая над аэродромом? — оставшись один, подумал я. — Не зря, видно, нам твердили опытные летчики, что мастерство истребителя необходимо оттачивать каждодневными тренировками. Мы ведь не делали этого!»

Возвращаясь вскоре после очередной бесплодной потопи за «юнкерсом», я, раздосадованный неудачей в небе, решил проверить, не растерял ли еще навыков летчика-истребителя. Резко спикировал на селе, выбрав целью гладь небольшого пруда. Выходя из пике около самой воды, крутанул восходящую бочку, а потом, сам не знаю для чего, нажал на гашетку пулемета, к которому давно не прикасался. Все это было похоже па атаку с настоящим огнем по «мессершмитту». В небе блеснула трасса…

Пролетая над домиками и садами, я заметил на берегу пруда группу людей, и среди них капитана Кущенко. Мне даже показалось, что командир садился на свой мотоцикл. Холодок пробежал у меня но спине.

Только зарулил самолет на стоянку, как рядом остановился мотоцикл. Капитан был немногословен. Подозвав меня, он объявил: за недозволенную стрельбу пять суток гауптвахты. И в тот же вечер меня отправили на гарнизонную губу.

С тяжелым сердцем уезжал я в Батайск: рвался в бой, а оказался под арестом. За стрельбу в недозволенной зоне капитан Кущенко пообещал еще передать дело в трибунал… Неужели придется распрощаться с авиацией?..

В Батайске расширялось и переоборудовалось какое-то военное училище. Меня послали туда убирать старую штукатурку и выносить кирпич. Загрузив строительным мусором очередную тачку, я вдруг заметил шагавшего навстречу майора. Надо было поприветствовать командира.

Майор, очевидно, увидел на моих рукавах нашивки летчика, задержался. У него тоже были голубые петлицы, на них красовались две шпалы.

— Кто вы? Из какой части? — добродушно спросил он.

— Пилот-инструктор Черниговского авиаучилища сержант Лавриненков, товарищ майор! — отрапортовал я.

— Пилот с тачкой! Ничего себе, дослужился… За что вас так?

Я молчал, соображая, что ответить. Дело в том, что я с первого взгляда узнал майора, но не был уверен, что он признал меня. А ведь мы были знакомы. Я вспомнил все в какую-то долю секунды.

…Аэродром нашего училища располагался в трех километрах от станицы. Для его охраны на ночь назначался наряд из нескольких