Мейстер Йерихо [Карл Ганс Штробль] (fb2) читать постранично, страница - 3

теперь Анжелика не обращала никакого внимания. И если раньше она обязательно задерживалась у инвалидного кресла дочери привратника, то теперь лишь проходила мимо, игнорируя мольбу в грустном взгляде Валли. «Что с тобой?» — спрашивал я. «Не знаю, мне неспокойно», — отвечала она. Но воскресную службу не пропускала никогда. Игра Мейстера Йерихо притягивала ее.

Это было словно дьявольское наваждение. Ее охватывал сладострастный восторг. Жажда этих отзвуков разрушения и отчаяния вела ее все глубже во мрак.

Я чувствовал, как она отдалилась от меня.

— Поезжайте снова на юг, — обронил как-то Рихард, хотя ему было бы очень тяжело расстаться с нами. И тогда намерение, уже давно зревшее во мне, переросло в непоколебимую решимость.

— Мы уезжаем послезавтра.

В ответ на это Анжелика бросила на меня такой взгляд, будто я сказал нечто ужасное. И тогда я отчетливо осознал, что ее просто необходимо увезти из этого места, где она угасала, как слабый огонек. Не желая отменять своего решения, я начал все необходимые приготовления к поездке. Но в день отъезда я обнаружил Анжелику лежащей без сознания на веранде. Рядом на полу виднелись капли крови. Ее болезнь вернулась, еще сильнее, чем прежде, сопровождаемая приступами, которые в одночасье отняли у Анжелики последние силы.

Ужасный итог не заставил себя долго ждать. Она умерла. На своем инвалидном кресле Валли неуклюже суетилась возле постели больной, пытаясь как-нибудь помочь. Девочка подолгу сидела около нее и рассказывала истории. Все эти рассказы отражали ее скорбь и страх. Чтобы как-то отвлечься от своей печальной судьбы, Анжелика расспрашивала о новостях в городе. Последнее время она отдалилась от меня, но в ночь ее смерти наша привязанность друг к другу вернулась.

— Пообещай мне, что будешь стеречь мою могилу, — умоляла она, и я обещал, хотя обманывал себя ложными надеждами. — Я не боюсь смерти, но я хочу обрести покой. Мою могилу не должны осквернить, как это произошло с другими: с полковником, с господином Гельветиусом, с горбатой Терезой, даже с пастором.

— Но это безумие, — возразил было я.

— Обещай мне, — взмолилась Анжелика, и в голосе ее звучала такая сладостная и трепещущая теплота, что ради нее можно было пойти на что угодно.

Она умерла.

Обещание свое я не выполнил. Совершенно раздавленный горем, я метался по дому. Рассудок оставил меня. Грудь мою сдавило, будто ядовитыми клешнями. Мои уши не слышали, когда комья земли ударялись о крышку ее гроба. До меня доносились слабый запах цветов и ладана и привкус разложения. Неспособный ни мыслить, ни действовать, я проводил часы в отрешенном забытьи. День и ночь слились для меня в бесформенное месиво.

На следующее утро после похорон, еще на рассвете, я ощутил, как чья-то сильная рука схватила меня и начала трясти, стремясь привести в чувство. Грубый голос оглушил меня. Побледневшее лицо Рихарда нависло надо мной, искаженное ужасом и негодованием:

— Дружище! Могила!.. Ее могила!..

Мы побежали. Мое тело, до того тяжелое, как свинец, стало почти невесомым. Курган был разрыт, будто гигантским кротом, гроб выволочен наружу. Из-под разломанных досок виднелось тело Анжелики. Ее одежда была разорвана на груди, а сама грудь, эта нежная белая грудь, истерзана словно когтями дикого зверя. Даже нельзя было разобрать, где лоскутки ткани, а где — плоти. В левой части груди зияла черно-красная дыра.

Люди смотрели на меня. Я ощущал их сострадательные взгляды, пребывая в глубинах ужаса.

— У нее вырвали сердце, — сказал кто-то. — Как и у других.

Тело накрыли простыней. Затем подняли и понесли прочь, в мертвецкую. Кто-то выкрикнул:

— Чудовище! Сатана! Содрать с него кожу живьем!

— Его еще не поймали, — пробурчал кто-то в ответ.

«У нее вырвали сердце, — звенело в моей голове, — у нее вырвали сердце, как и у других».

Это тело, которое только что унесли. Это изувеченное оскверненное тело. Была ли это еще Анжелика? Во мне что-то клохтало и щелкало. Я видел, как из земельной жижи появилась черная пасть, огромный зев с черными губами, который всасывал воздух, с чавканьем глотал и исчезал. А потом появлялся снова, и снова исчезал, и снова появлялся.

Грянул гром, и святые в воротах церкви склонились надо мной.

— Вот он идет, — шептали они, — тот, кто вырвал сердце у этой женщины.

Я не помню, как подошел к церкви. Помню, что Рихард был со мной. Вокруг нас все грохотало. Это была гроза грехопадения и очищения, молнии сверкали стрелами, направленными против самого Бога. Мейстер Йерихо играл на органе. Это был призрак демона, весь окутанный мраком, червь, выползающий из логова, исторгающий яд отчаяния. Он буравил себе путь из недр земли и поглощал ее, поднимаясь все выше. Глухие толчки из-под земли усиливались, все вокруг росло и разбухало, обращаясь уродливыми ртами, из которых рвались наружу вопли человеческих страданий. Это был голос всепоглощающего ужаса перед бесконечностью, это были слезы укора собственной