Казачья доля: воля-неволя [Лариса Олеговна Шкатула] (fb2) читать постранично, страница - 2

пять охотников, из казаков, и от тех волков следа не останется!

Семен Гречко еще был чересчур молод, чтобы осуждать действия атамана. Главное, назавтра его ожидало приключение. Так что он вернулся домой в большом возбуждении, чуть ли не приплясывая от нетерпения.

На площадь и младший брат Гришка за ним увязался, но потом хлопец отправился с приятелями по каким-то важным мальчишеским делам, а Семен некоторое время поговорил со своим другом Дмитро Иващенко. Постояли у его двора.

– Как твоя мать поживает? – спросил Семен.

– Болеет, – мрачно отозвался Дмитрий.

В последнее время он редко улыбался. Чувствовал, что мать угасает, а помочь ей не мог. И от этого своего бессилия ему выть хотелось. Зоя Григорьевна Гречко, мать Семена, ходила к ней день через день, лечила травами, горячим вином, но возвращалась домой всегда мрачная.

– Ты сможешь вылечить тетю Веру? – спрашивала ее дочь Люба.

– Если Бог даст, – раздраженно отзывалась Зоя Григорьевна и уходила на кухню, где по звону посуды можно было понять, что она не в лучшем настроении.

Семен вздохнул и отправился домой.

А дома глава семьи Гречко – Михаил Андреевич, еще не старый казак сорока восьми лет, лежал на кровати лицом вниз, и над его обнаженной спиной как раз колдовала жена, Зоя Григорьевна. Ставила банки, макая лучину, обернутую марлей, в стакан с самогоном и поджигая ее всякий раз, когда лучина ненароком гасла.

Михаил Андреевич постанывал, – процедура ему не нравилась, как и то, что он лежит на постели такой вот беспомощный, и жинка может с ним делать все, что захочет.

Вчера он застудил себе спину, и Зоя Григорьевна, хлопая банками о спину, ему выговаривала:

– Сколько раз я тебе говорила: не открывай в конюшне обе двери! Ветер холодный, да по распаренной спине гуляет – вот тебе и болячка!

В задней стене хаты Гречкив, так называли их в станице, была пробита дверь, которая вела в конюшни. Их на подворье были две, одна за другой. В первой стояли в стойлах выездные лошади, во второй – рабочие.

Просыпаясь чуть свет, Михаил Андреевич спешил к лошадкам-кормильцам, потому что на своих выездных уже дважды ему удавалось получить богатые призы на станичных скачках. Хозяйственные кормили тем, что вывозили урожай с полей в закрома, а потом и на ярмарку, где его можно было продать.

Недавно гречковские конюшни пополнились еще одним конем, за которым Михаилу Андреевичу с сыном пришлось ехать за восемьдесят верст, к коннозаводчику, барону Шпигелю. В этом году Семену исполнилось девятнадцать лет, и отец решил, что сыну пора иметь еще одного своего коня. К тому времени, как хлопца возьмут на службу, коня уже можно кое-чему научить. Гришке, младшему сыну, еще расти и расти, так почему бы старшему не иметь и заводного коня?

Конь, конечно, стоил немало, и Михаил Андреевич радовался, что у него начали появляться деньги. Сегодня он весьма предусмотрительно прихватил с собой в тачанку десять мешков хорошего овса. В этом году Гречко впервые посеяли овес, и тот на диво уродился. До того у других казаков покупали или на пшеницу меняли, вот Михаил Андреевич и решил сам попробовать. Рука у него была легкая, как говорили в станице. Овес и в самом деле получился самый что ни на есть отборный.

Михаил Андреевич столько лет провел на казачьей службе, что теперь ему будто приходилось заново учиться хозяйствованию. Раньше он так не врастал в землю. Когда знаешь, что каждую минуту могут постучать в калитку и сказать:

– В поход!

Тут не до врастания. Теперь он даже про себя удивлялся: как его жена могла так долго обходиться без мужской помощи? Конечно, пока отца не было, ей старший сын Семен помогал, так совсем же мальчишкой был.

Конечно же, братья Михаила не оставляли жену без помощи, отец, пока не ушел, за его хозяйством присматривал…

Не умер, а именно ушел. После этого его ухода Андрея Гречко редко поминали. Понятно, когда в монастырь уходят казаки, у которых ни детей, ни плетей, а тот, у кого шестеро живых детей, и двадцать семь внуков, почему он-то удалился от мира? Вслух не осуждали, но было в его уходе что-то неправильное. Как будто отец и дед на всех родных отчего-то разобиделся, вот и махнул на них рукой.

Михаил Андреевич, в который раз удивленно взглянул на жену: такая она у него хрупкая, до сих пор тоненькая, как девушка, а ведь смогла и детей растить, и содержать хозяйство. Между прочим, не хуже, чем у других. И за свекровью ухаживать.

Мать Михаила Андреевича перед смертью три года пролежала без движения – паралич ее разбил, и Зоя Григорьевна за нею преданно ухаживала… Возможно, в это время Анна Епифановна переменила наконец свое отношение к невестке, только о том уже никто не узнал. А если и прочла что-то в глазах свекрови Зоя Григорьевна, то об этом никому не сказала.

Коннозаводчик Шпигель Люциус Филиппович лично принял казака, услышав про его овес. Нет, овес был владельцу конного завода не внове, но до сих пор он покупал его у земледельцев оптом, а тут… Десять мешков! Шпигель про себя улыбнулся. Как мешки