Внеклассное чтение [Алексей Николаевич Зубов] (fb2) читать постранично, страница - 2

неприлично большой – я в него и заходить не стал. Как одному прожить спокойно вечер и потом спать в громадном пустом особняке? Каждые полчаса бегаешь, как клоун, с фонариком в гостиную и спрашиваешь: «Кто тут?» Я прошел через заснеженный, пустой и скучный, как армейский плац, яблоневый сад, открыл другую калитку и оказался в маленьком деревенском дворике возле старющего домика. Но с собственными воротами и калиткой – третьей уже. Дворик был ограничен ветхим забором. Доски висели, поскрипывая, еле цепляясь за ржавые гвозди, через одну-две. Зато рядом – для опоры – была поленница дров, и я прихватил с собой охапку. Домик внутри был стылый и загаженный, но мне он нравился. Это был «мой» дом. Лара так и сказала – это дом Сереги, раз ему «там» нравится. В «конюшне».

Растопив печь, я сел за стол и, прихлебывая чай, стал слушать звук горящих дров. Взяв карандаш, я написал на бумажке – кажется, она была из-под селедки:

«Ты пришла ко мне прямо к ужину».

Дальше лезла рифма – «натужено». Рифма мне не нравилась, она была какая-то сортирная. Я стал мечтать о том, кто, собственно, пришла, да как выглядела, и тут в ворота кто-то постучал – довольно сильно – и даже толкнул их. Я пошел поглядеть, кого там черт принес.

За калиткой, возле ворот, стоял красавец – вороной, холеный и высоченный, каких я не видел, конь. Он был хорош. Просто королевский жеребец.

– Ух ты красава, ух ты сказка, – сказал я, протягивая руку, и гладя коня. Конь потряс шеей, укусил себя за грудь и тихо заржал. Мы постояли – я его гладил, а он рыл легонько снег правым копытом и потряхивал приятно пахнущей гривой.

–Хочешь хлеба с солью, – сказал я коню, – а что стучался-то? Ладно, жди.

Я вернулся в дом, отрезал щедрый ломоть хлеба. Конь опять стукнул пару раз в ворота, правда, теперь, потише.

– Да иду, иду – вот ведь, нахальный какой.

Я отворил калитку. Коня не было, а передо мной стоял мужик лет шестидесяти с лицом, исполненным мольбы:

– Парень, водки нет у тебя? Спаси, Христа ради, помру ведь.

– Ну пойдем, спасу.

Мы зашли в дом. Я налил полстакана водки и поставил его перед мужиком.

– Не могу, – сказал он, трясясь, – взять не могу.

Я взял стакан, обошел мужика сзади и поднес стакан к его рту. У мужика стала бешено трястись голова. Я зажал его голову левым локтем и влил водку между лязгающих челюстей – половина пролилась ему на грудь. Помолчали.

– Давно пьешь-то?

– Третья неделя пошла.

Мужику становилось полегче. Я налил еще, и он выпил уже самостоятельно.

– Давай, хоть, познакомимся. Я – Сергей.

– Игорь Мохов, – сказал мужик. И спросил: – Дачник что ли?

– Нет. Поработать приехал. На недельку.

В дверь кто-то поскребся.

– Это Шарик – блудня – гони его, попрошайку, – сказал Игорь.

Я приоткрыл дверь. Белый пес энергично махал хвостом и вежливо кланялся.

– Ну заходи, «блудня».

Пес зашел, улегся рядом со столом и принялся барабанить хвостом по полу. Я достал тушенку и кинул кусок мяса псу.

– Зачем ему мяса дал – не отвяжется теперь.

– Плевать. Значит, ты – Мохов. И много вас тут Моховых?

– Пол села. А другая половина – Костырины.

– Как же вы женитесь?

– Как – Моховы на Костыриных, а те на Моховых.

– И старое село?

– Лет триста есть.

– А продавщица в магазине – она из чьих?

– Верка-то? Верка – как раз Костырина.

– Красивая, но что-то грустная.

– А что веселиться с двумя детьми без мужика.

– Помер что ли?

– Дачу он строил банкирше. Тут, на берегу. Ну и ушел к ней насовсем. В город перебрался.

Проводив Игоря, я посмотрел на бумажку со стихом, и кинул ее в печь. Жизнь обещала быть интереснее, чем литература.

На следующий день я до обеда таскал доски из сарая на второй этаж, в спальню Олега и Лары, и упахался, как таджик. Особенно изматывало бесконечное подметание и подтирание – с досок сыпалась труха и опилки, а по полам Олега ходят босиком. К обеду – надоело.

Я никогда не смогу жить той правильной жизнью, которую предлагает Олег – вкалывать по десять часов в сутки, а потом нажираться вареной колбасы и весело пердеть, глядя «Камеди Клаб». А в это время на деревьях будут распускаться почки – без моего участия. Неравноценный обмен.

Я вернулся в свой старенький домик, сварил кофе и вышел посидеть с ним на крылечке. Было солнечно и тепло. С крыши лилось, а голубой воздух покачивался от пара. Из-за забора донеслись крики – мужской и женский голоса. Я подошел к забору и через «лакуну» стал наблюдать за происходящим. Мужчина и женщина бегали по огороду и громко спорили:

– Морковь, я тебе говорю, тут морковь, а там редиска!

– Не нужна мне там редиска! Сей, где хочешь свою