Резиновое сердце [Светлана Курилович] (fb2) читать постранично, страница - 2

было не самым вежливым.

Она порозовела, поправила очки.

– Ну, Гриша, пиши! – и ушла за учительский стол.

В конце второго урока – я всё-таки нацарапал кое-что в тетради, – когда все уже сдали сочинения, я подошёл к столу и положил свою работу:

– Вот, Арина Марковна, я написал…

– Хорошо, хорошо, – она что-то записывала в журнал и даже не взглянула на меня.

– Я это… Арина Марковна… я извиниться хочу, – просипел я.

– За что? – она ещё ниже склонила голову над страницей, почти носом писала.

– Ну это… я вашу руку скинул не нарочно… Просто я вообще не люблю, чтобы меня кто-нибудь трогал. Это у меня фобия такая…

Она с удивлением вскинула на меня глаза, и я увидел, что они голубые-голубые, как небо над морем.

– Фобия?

– Ну да, мама говорит, это из-за того, что в детстве я очень испугался какой-то страшной старухи, которая хотела погладить меня по голове… Поэтому не сердитесь, пожалуйста!

Арина улыбнулась, забавно сморщив носик.

– Иди, Гриша, я не сержусь! Иди!

Ну, я и пошёл. В дверях обернулся и увидел, что она по-прежнему смотрит на меня, подперев щёку кулачком. И такая она была милая, хорошенькая и какая-то уютная, так красиво обрамляли её лицо русые с рыжиной волосы, так она не была похожа на учительницу, что внутри у меня что-то ёкнуло и я быстро выбежал из кабинета.

Дальнейшее, на мой сегодняшний взгляд, было предсказуемым на сто процентов: я влюбился! Влюбился по самую макушку, безотчётно и безоглядно, со всем пылом молодости, совершенно по-щенячьи! Я боготворил и её, и землю, по которой она ходила, и следы её ног; я хотел быть её одеждой, её шариковой ручкой, на худой конец, ковриком около её дверей: они все имели на Арину большее право, чем я!

Это не замедлило сказаться на учёбе: я стал фанатом литературы, читал всё, что входило в школьную программу и сверх того. Остальные предметы подобной чести не удостаивались, и я потихоньку начал перемещаться из малочисленного разряда твёрдых ударников в многоуровневую группу троечников. Учителя и, в первую очередь наша класснуха, забили тревогу. Со мной стали проводить воспитательные беседы; сначала классная, потом учителя тех предметов, по которым я когда-то имел хорошие оценки, потом за дело принялась завуч. Они все наперебой уверяли меня, что я способный мальчик, просили выкинуть из головы дурь и не портить себе аттестат, от которого якобы зависело моё будущее. А я… я совершенно не понимал, чего они от меня хотят?! В моей голове был полнейший и непроницаемый туман, я засыпал (если засыпал) и просыпался с одним-единственным желанием – увидеть её сегодня… Помните, как у Пушкина?

Зелёные глаза слегка прищурились:

– Я знаю, век уж мой измерен,

Но чтоб продлилась жизнь моя,

Я утром должен быть уверен,

Что с вами днём увижусь я…

То же самое было со мной: если в этот день не было литры или русского, я подстерегал Арину около кабинета и пожирал взглядом… всегда вызывался ходить за журналом в учительскую: был шанс увидеть её там, склонённую над нашими тетрадками… Словом, если вы ещё не знаете, что такое влюблённый идиот, – я вам описал его совершенно точно!

Красивый крупный рот усмехнулся:

– Впрочем, это приятные воспоминания! Нам дано испытывать безумную любовь лишь раз в жизни, всё остальное – подделка…

– Что же произошло потом?

– Потом… потом бразды правления взяла на себя директриса и начала с того, что вызвала моих родителей в школу. (пальцы сплелись в замок и хрустнули).

– Разговор был в моём присутствии и чертовски неприятный. Дело в том, что я тщательно скрывал положение дел от родителей, отделываясь дежурными фразами. А тут всё предстало перед ними во всей красе, все оценки по всем предметам! Маме сразу стало плохо, отец, человек более сдержанный, отметил, что по русскому языку и литературе у меня всё хорошо! Директриса согласилась, что, действительно, учительница меня очень хвалит, да и мой внешний вид стал намного аккуратнее и чище: сменил футболки на рубашки, бросил красить волосы в ядовитые цвета, даже стричься начал чаще, но по алгебре, физике, химии и прочим предметам – совершеннейший завал! А до экзаменов остаётся всего ничего! Пора браться за ум!

Они сидели и кивали головами, соглашаясь с ней, а потом всем гуртом навалились на меня и стали требовать честного слова, что я исправлюсь, возьмусь за ум, задумаюсь о будущем, буду ответственным… бла-бла-бла и прочая чепуха. Я молчал, опустив голову: а что я мог им обещать?! Ничего. Смотреть же в глаза и врать я не стал: меня не так воспитали!…

Словом, отец заверил Ангелину Ефимовну, что дома разговор продолжится, и мы вышли из кабинета. Папа вёл маму под руку, она прижимала к глазам мокрый платок… я не смотрел на неё: мне тоже было не по себе, я чувствовал, что папа очень зол и что самое плохое меня ждёт впереди.

Он усадил маму на заднее сиденье нашей пятнашки, повернулся ко мне и влепил пощёчину, да так, что разбил губу: руки у него были не маленькие, как и у меня.

– Садись в машину! – приказал он. –