Часть четвертую я слушал необычайно долго (по сравнению с предыдущей) и вроде бы уже точно определился в части необходимости «взять перерыв», однако... все же с успехом дослушал ее до конца. И не то что бы «все надоело вконец», просто слегка назрела необходимость «смены жанра», да а тов.Родин все по прежнему курсант и... вроде (несмотря ни на что) ничего (в плане локации происходящего) совсем не меняется...
Как и в частях предыдущих —
подробнее ...
разрыв (конец части третьей и начало части четверной) был посвящен очередному ЧП и (разумеется, кто бы мог подумать)) очередному конфликту с новым начальственным мразматиком в погонах)). Далее еще один (почти уже стандартный) конфликт на пустом месте (с кучей гопников) и дикая куча проблем (по прошествии))
Удивила разве что встреча с «перевоспитавшейся мразью» (в роли сантехника) и вся комичность ситуации «а ля любовник в ванной»)) В остальном же вроде все как всегда, но... ближе к середине все же наступили «долгожданные госы» и выпуск из летного училища... Далее долгие взаимные уговоры (нашего героя) выбрать «место потеплее», но он (разумеется) воспрининял все буквально и решил «сунуться в самое пекло».
Данный выбор хоть и бы сделан «до трагедии» (не буду спойлерить), но (ради справедливости стоит сказать, что) приходится весьма к месту... Новая «локация», новые знакомые (включая начальство) и куча работы (вольно, невольно помогающяя «забыть утрату»). Ну «и на закуску» очередная (почти идиотская) ситуация в которой сам же ГГ (хоть и косвенно, но) виноват (и опять нажравшись с трудом пытается вспомнить происходящее). А неспособность все внятно (и резко) проъяснить сразу — мгновенно помогает получить (на новом месте службы) репутацию «мразоты» и лишь некий намек (на новый роман) несколько скрашивает суровые будни «новоиспеченного лейтенанта».
В конце данной части (как ни странно) никакого происшествия все же нет... поскольку автор (на этот раз) все же решил поделиться некой «весьма радостной» (но весьма ожидаемой) вестью (о передислокации полка, в самое «пекло мира»)).
Часть третья продолжает «уже полюбившийся сериал» в прежней локации «казармы и учебка». Вдумчивого читателя ожидают новые будни «замыленных курсантов», новые интриги сослуживцев и начальства и... новые загадки «прошлого за семью печатями» …
Нет, конечно и во всех предыдущих частях ГГ частенько (и весьма нудно) вспоминал («к месту и без») некую тайну связанную с родственниками своего реципиента». Все это (на мой субъективный взгляд)
подробнее ...
несколько мешало общему ходу повествования, но поскольку (все же) носило весьма эпизодический характер — я собственно даже на заморачивался по данному поводу....
Однако автор (на сей раз) все же не стал «тянуть кота за подробности» и разрешил все эти «невнятные подозрения и домыслы» в некой (пусть и весьма неожиданной) почти шпионской интриге)) Кстати — данный эпизод очень напомнил цикл Сигалаева «Фатальное колесо»... но к чести автора (он все же) продолжил основную тему и не ушел «в никуда».
Далее — «небрежно раздавленная бабочка Бредберри» и рухнувший рейс. Все остальное уже весьма стандартно (хоть и весьма интересно): новые залеты, интриги и особенности взаимоотношения полов «в условиях отсутствия увольнений» и... встреча «новых» и «бывших» подруг ГГ (по принципу «то ничего и пусто, то все не вовремя и густо»)) Плюсом идет «встреча с современником героя» (что понятно сразу, хоть это и подается как-то, как весьма незначительный факт) и свадьма в стиле «колхоз-интертеймент представляет» и «...ах, эта свадьба пела и плясала-а-а-а...» (в стиле тов.П.Барчука см.«Колхоз»)).
Концовка (как в прочем и начало книги) «очередное ЧП» (в небе или не земле). И ведь знаю что что-то обязательно будет... И вроде уже появилось желание «пойти немного отдохнуть» после части третьей... Ан нет!)) Автор самым циничным образом «все же заставил» поставить следующую часть (я то все слушаю в формате аудио) на прослушку. Так что слушаем дальше (благо пока есть «что поесть»))
старалась поздороваться — старший! Но тот редко отвечал. Идет, будто не видит, глаза полузакрыты. Правда, последнее время стал замечать…
Полтора месяца назад по-над Сивашом полыхнул багровый штандарт с кистями. Из-за курганов вынырнули красные косые лоскутки на длинных пиках. Это с севера, из-за Днепра, подошло червонное казачество… В селе забила жизнь. Крестьянский комитет не спал ночи. И Феся ходила в комитет. Примыкавший к Строгановке край большого помещичьего имения поделили, потом взялись, и за хозяйскую землю. От Соловеевых владений отрезали тридцать десятин.
Три десятины с озимым посевом комитет записал (сход прокричал: «Правильно!») Федосье, Лизавете, малолетнему Егору — семье без вести пропавшего фронтовика Матвея Обидного.
Теперь на весь год хлеб, если уберешь! Но Фесе не верилось в такое богатство. Вдруг Соловей не отдаст свои десятины; ночью скосит сам — у него две лобогрейки, волы, сильные кони. Обманет и в расчетах. Если б отец был дома! А вдруг до косовицы переменится власть, тогда уж никто не поможет: всю пшеницу Соловей заберет себе.
Боялась Соловея Гринчара. А тот вдруг добрый. Недавно подстерег ее, ждал на улице за углом, вышел наперерез. Увидела — сердце заколотилось. А он ничуть не сердит, серые глазки весело прищурены. Улыбнулся до ушей: «Семена за посев отдашь ли? Ведь только землю записали тебе, а семена в земле пока мои. Отдашь, хозяйка?» Ни жива ни мертва. «Как же, я не знаю, конечно, берите, Соловей Григорьевич…» — «Умница! — похвалил. — А на соль нынче поедешь, куда денешь ее? Поди боязно ехать соль продавать, а? И не на чем ехать-то, конек-то один…» Досада взяла: «А вам-то что за горе?» Соловей обе руки приложил к груди: «А то, что правду скажу тебе, красота. Мои детки — что голубые кони: не удались; все — подлые; отучились и укатили к шлюхам в города; бросили отца, хозяйство, отбивайся тут как можешь, хоть упади, хоть сдохни… Только меньший мой, Никифор, со мной. Для него все сделаю. Никифор и хлопочет за тебя, за красоту, убивается по тебе. У меня всегда прямо и говорится, и делается: раз Никифор за тебя, то и я… Хочешь, отдай мне соль, поеду за Асканию продам или на севере выменяю на картошку…»
Верно, сама везти соль боялась. Если на дороге не нападут, не отберут, то на базаре это сделают непременно. Там, говорят, облавы на базарах, страшно… А ехать по селам? Неизвестно куда. Иные умеют: тайно возят соль в бричке с двойным дном; сверху доски, солома, и сам хозяин сидит, поет, будто пьяный едет из гостей.
Феся тихо ответила: «Спасибо вам, уж не знаю, как благодарить…» А Соловей сказал так, что можно было верить: «Три десятины моих не жалко для тебя, Федосья, за твою красоту! Хозяйствуй на здоровье! А мой Никифор, скажу без хвастовства, человек тоже хозяйственный, чарки не знает и грамотный. Характер у него ласковый, сговорчивый. И здоровый он, крепкий, хоть и хромой. В малолетстве, семнадцать годов назад, с ним случилось… Гоню со степи мажару с кукурузой, а он, сынок, балуется наверху, прыгает на будыльях. Вдруг слышу крик — свалился с высоты, лошадям на зады и под колеса… Ножку в коленке переехало. Дорога твердая, шина железная, вот кость-то и раздавило…»
Младший сын Соловея, Никифор, уже с давних пор прилипал к ней. Зимой где гулянье, где она, там и Никифор в лаковых сапогах, в высокой каракулевой шапке. Выйдешь в степь собирать курай на топку — Никифор тут как тут, верхом в седле, с плеткой, и ружье за плечами…
В праздники, когда все село ходило ходуном, Никифор, будто выпивши, слонялся под окнами. Куда бы ни пошла, за спиной тихий зов:
— Феся!..
Шел следом, припадая и сильно раскачиваясь — одна нога короче оттого, что согнута в колене. Иной раз и жалко его, и чего-то совестно. А сердце было спокойно.
3
По дну Сиваша Феся с Лизой отъехали от берега три версты.
Когда добрались до солевых полей, солнце стало печь до боли, огненная белизна резнула глаза. Вон сколько соли, будто снег. Каждый год урожай. Солнце и горячий ветер кипятят заливы — яйцо сваришь, босиком не ступить. Соленая вода в Сиваше густеет. Вот уже рассол, рапа. В этой вечной солеварне соль сама садится на дно, сама варится, а выбирать ее надо трудом.
Не испортить бы соль дегтем с колес — остановили бричку, не доехав, со скребками и лопатами босиком вступили на солевое поле. Пекло, давило глаза. Феся надвинула платок на самый нос. Все же ослепительно белый свет бил снизу…
На отмелях соль лежала сухая, но скудная. Феся с Лизой скребками начали сгребать в кучки мокрую в низинках. За скребком оставался глубокий след, в него набегала синеватая вода.
Феся сгребала, сгребала, с тоской думала про Никифора и его ненужную любовь. Думала и про Соловеевы десятины. Казалось, они чужие, хотя комитет и сход присудили ей эти десятины и в список записали. Пугала доброта Соловея. Еще и соль ему поручить…
Соль шипела под скребками — шип-шип-шип — без конца, будто натачивали шершавым оселком стальную косу. Там, над степью,
Последние комментарии
1 день 15 часов назад
1 день 17 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 15 часов назад
2 дней 20 часов назад
3 дней 1 час назад