Иду на задержание! [Бронислав Борисович Абрамов] (fb2) читать постранично, страница - 3

многоречьем проглядывала крестьянская житейская мудрость. Она рассказала, что муж у нее, слава богу, непьющий, тоже инженер. Вообще жизнь устроилась нормально. После детдома училась в ремесленном, потом в техникуме, институт окончила заочно. В войну работала на заводе, награды за труд имеет. И сейчас работает, хотя здоровье уже не то. Сын вырос, учится в юридическом.

Пока рассказывала, Нифонтов удовлетворенно кивал, поддакивал:

— Вот так, вот и славно! Человек у нас не сгинет! Государство, оно заботливое!

Потом спросил:

— Что об отце-то не спрашиваешь, его хорошо помнишь?

Отца Зинаида Михайловна помнила смутно, больше представляя его по чудом сохранившейся фотокарточке, занимающей нынче почетное место в альбоме. Фотограф заснял Дубинкина во весь рост. Вид бравый, но такой напряженный, будто стоит он пред очами грозного начальства. Глухой китель на груди перекрещен ремнями, сбоку кобура, на ней широкая рабочая рука, из-под фуражки с коротким лакированным козырьком выбивается черная волна чуба. По снимку обычно трудно определить рост, но Зинаида Михайловна помнила, что ростом отца судьба не обидела. Входя в комнату, он часто стукался о притолоку, чем всегда смешил мать и ее, Зинку.

Нифонтов снова спросил:

— А мать помнишь? Елизавету Алексеевну, кажется?

И мать Зинаида Михайловна помнила плохо.

— Да, память, память… Так уж устроено: сколько живем, столько и забываем. А под старость иной раз все всплывает: лица товарищей, с которыми когда-то работал, эпизоды из жизни. Сейчас мне, к примеру сказать, до малой малости вспоминается трагедия, разыгравшаяся в этом доме в то далекое время, та история… — Нифонтов задумчиво потирал глубоко распаханный морщинами лоб. Его голос, звучавший негромко, иногда прерывался от волнения.

Никто не мешал: табличка на двери, видимо, все же имела воздействие на посетителей.

Зинаида Михайловна все глубже уходила воображением в далекий неустроенный двадцать второй год.

*

…Кончалась «собачья вахта», как называл Нифонтов время от полуночи до пяти утра, когда в дежурку ввалился расхристанный мужик: без шапки, в разорванном полушубке, на заиндевевшей бороде темные сосульки крови.

«Во нализался!» — усмехнулся Нифонтов, но, когда пришедший приблизился, в его частом дыхании Петр не учуял знакомого запаха перегоревшей самогонки.

Отдышавшись, ранний гость сбивчиво рассказал, как на ночь — хватило дурости! — поехал он на базар, да не доехал: встретили в Девичьем логу бандюги, лошадь и сани с добром отобрали, его избили. Хотели, может, и убить, да удалось вырваться, рванул по кустам. Стреляли, но миловал бог — не попали.

Все время, пока Нифонтов выполнял самую тяжкую для него обязанность — записывал заявление, мужик молча сидел, обхватив скамью костистыми руками и опустошенно уставившись в пол. Нифонтов кончил, наконец, писать, швырнул на стол ручку так, что она брызнула чернилами, и, с наслаждением подвигав широкими плечами, подошел к мужику.

— Ничего, борода, очень-то не расстраивайся. Главное, живой. Может, и обидчиков твоих найдем. Начальник сейчас придет…

Он поднял за спинку стул и, не примеряясь, легонько стукнул несколько раз ножкой в прокопченный потолок. Наверху тотчас тихонько заскрипели половицы, потом явственно раздались шаги по лестнице и вошел начальник волостной милиции Дубинкин. Был он и ростом хорош — на метр девяносто, и телом, сразу видать, не хлипкий, и кобура на боку выглядела как-то особенно по-боевому. Вообще всем своим видом внушал начальник уважение. Мужик почтительно встал со скамьи.

— Ну чего, Нифонтов, надежурил? — спросил Дубинкин, остро зацепив взглядом посетителя.

— Да опять разбой, Михаил Иванович, зверуют… Вот гражданин Зубов попался им…

Дубинкин, померяв шагами дежурку, резко остановился.

— Что ж, товарищ, давай думать вместе!

Так же круто повернулся и, нагнув в дверях чубатую голову, вышагнул из дежурки. Нифонтов кивнул мужику:

— Иди, иди…

Из кабинета начальника мужик вышел добрый час спустя, а с рассветом по улицам села, выбираясь на дорогу к Девичьему логу, проскакали четверо конных милиционеров. Дубинкин остался дожидаться результатов вылазки, хотя и был уверен: вернутся ребята ни с чем. В последнее время бандиты исчезали с поразительной ловкостью, уходили буквально промеж рук, как при игре в жмурки, иногда даже набирались наглости обстреливать милиционеров из засады, будто заранее зная, где они проедут. Вот это особенно тревожило. Неужели у них в милиции завелась контра? В который раз Дубинкин перебирал в уме всех сотрудников и приходил к выводу: нет и нет. Ругал себя за пустые подозрения, потом, однако, невольно возвращался к ним…

Вот уже который день по этой причине было у него настроение — хуже не придумаешь. Разговаривал, ходил, ел, читал бумаги с таким ощущением, как будто за ним, не отрываясь, следит чей-то насмешливо-злобный взгляд, ехидно вопрошающий: «Не надоело,