Чёрные лебеди [Вадим Ларсен] (fb2) читать постранично, страница - 2

необдуманным решением ответил коротко, как отрезал:

— Мой корабль — мои правила. Её доля с моей доли. Кто боится бабы на борту — остаётся на берегу.

И Хельда согласилась.

* * *

День подходил к концу, когда Эрик с бездыханной Хельдой на руках поднялся на палубу. Уложив на корме, укрыл медвежьей шкурой. Обожженная рука висела плетью.

— Ей не выжить, Эрик, — слышалось сзади.

— Не стоило девку в море брать.

— Мы что, уйдем без добычи?

— Заткнитесь все! — не оборачиваясь, гневно прорычал Красноголовый. — Гори все огнём…

Глянув на обгоревшую по локоть руку, сглотнул подступивший к горлу ком и стремительно спустился на берег.

— Мы не уйдем пока не сожжём их! — крикнул команде. — Пока не выпустим кишки! Мы не останемся без добычи! Эта ночь для них станет жаркой!

Островитяне одобрительно зашумели:

— Пустим красного петуха!

— Правильно! Не уйдем без добычи!

— Выдвигаемся сейчас же!

Красноголовый отдал бы всю добычу, да что там добычу, отдал красавец-корабль, лишь бы девчонка выжила.

Но судьба уготовила ей иное.

Ровно в полночь Хельда открыла глаза. Песня, еле различимая в шелесте волн разбудила её. Спустившись с корабля, ступнями коснулась воды.

Холодная луна нависла над морем. Её серебряный свет терялся в морской бездне, откуда нарастая и наполняя ночь, слышалось тихое пение прекрасных девичьих голосов.

— Дочь Уны, мы ждали тебя, — доносилось из морских глубин.

Песня сливалась с ветром, превращаясь в вой.

— Дева Воды Хельда, открой лоно для Звериного семени, — пели девы, поднимая ударами хвостов фонтаны солёных как слёзы брызг. — Дочь небесной от смертного, выноси живого от мёртвого.

Песня окутывала, очаровывала, вводила в транс. Девушка подхватила её, словно всегда владела колдовским языком. Длинные волосы за спиной превратились в рыбий плавник, тело покрылось чешуёй. Пурпурная луна окрасила небосвод кровавым заревом. Распластав руки, Хельда пошла на зов, и вскоре морская бездна поглотила её.

Песня стихла, луна почернела. Горячий ветер, раздувал языки зарождающегося пожарища. На берегу пылал корабль Эрика Красноголового.

* * *

— Убьёшь короля — станешь королём. Таков этот мир, сынок. — Северный акцент с отрывистыми согласными выдавал в коренастом, средних лет солдате, уроженца Гелей. Хрипя и покашливая, он продолжил: — Когда Хор скинул на гвардейские копья короля Тихвальда, тут такое началось… кх-эх. Сторонников Кровавого вешали цельный год, на каждом столбе. И я вешал, всяко бывало.

— Вот так, без суда? — его молодой напарник морщился, напряжённо прислушиваясь к шелесту прибрежных кустов, и беспрестанно поправлял длинную пику на тощем плече.

В отличие молодого, вояка постарше, казалось, совсем утратил бдительность. Любуясь зарождающимся над рекой весенним утром, беспечно продолжал:

— Что прикажешь, каждому личного палача приставить? Кх-эх… — крякнул, недовольно хмурясь, — палачей не напасёшься. Вешали скоро, даже помолиться не давали. Раз-два, и висит. Висельная петля делается быстро. Берёшь, значится, верёвку — её расходовали изрядно — а дальше главное выбрать место. Благо вдоль дорог столбов да деревьев хватало по горло. То есть… для каждого горла.

Он рассмеялся неприятным болезненным смешком, похожим на треск хвороста в печи. Всегда немногословный, сегодня северянин был явно в ударе.

— А как же дознавались, что мятежник? — не унимался молодой, опасливо вертя головой. Обход подходил к концу, пора возвращаться в лагерь.

— Мятежник он и есть таков, — не понял вопроса рассказчик. Похоже, он полностью окунулся в воспоминания: — Значится, висельную петлю смастерил, дерево приметил и крепи, да побыстрее, пока капрал выбирает. Как указал пальцем на бедолагу, как вытолкали того сапогами, ты давай не мешкай, тащи несчастного на телегу. Петлю на шею, а кобылу плетью… и все дела.

Он потёр ладонь о ладонь, словно вспоминая, какова на ощупь висельная верёвка.

— И сколько так?

— Да уж не припомню. Счету-то не обучен. Помню только, как шея хрустит. У тощих быстро, словно цыплячья. Но уж ежели жирный мятежник попадется, ох и мучается бедолага. Тяжесть-то большая, а шея толстая. Вот и трясется, что рыба на крючке. Бывало, втроём за ноги тянули. Помогали, значит, окочуриться. Тянешь такого, а он возьми, да обделайся. И прям тебе на голову. Таких часто пикой тыкали, чтоб быстрее издох, зараза. Но ежели позвонки хрустнули, стало быть, дело сделано. Частенько после такого у покойника вставал.

— Да ладно? — молодой недоверчиво покосился на напарника.

— Что ж, я вру, по-твоему? Так и оставались висеть с торчащими членами. Местные селянки часто снимали таких по ночам, чтоб значится дальше использовать, пока вонять не начнёт.

Северянин хохотнул мерзким трескучим смешком.

— Погоди-ка, — молодой поднял руку, призывая к тишине.

За высокой осокой послышался странный, заглушаемый жабьими трелями, несвойственный