Поющие барханы [Оралхан Бокеев] (fb2) читать постранично, страница - 2

оставшийся от приданого жены потертый сырмак^[1], который больше похож на тулак^[2]. Керосиновую, оплетенную проволокой лампу и зеркало, с которым он вышагивал проверять пути?.. Они, эти предметы, дороги ему, потому что они не только очевидцы быстро промелькнувшей жизни, они — его вечные спутники, делившие с ним и радости, и трудности его работы на железной дороге.

Дархан смотрел не отрываясь на могилу легендарного своего предка Кенгира. Чванливо возвышается мазар над степью, издалека виден; он самое высокое строение в округе, он намного выше и того сооружения, которое Дархан взялся возводить для себя. Мазар Кенгира взирает на все свысока, с пренебрежением. Раз уж ты человек, так оставь после себя хоть более или менее приличный мазар! Четырехстенный, как и положено! Да, предки наши были, видно, прозорливее нас! Умели вовремя, задолго до того дня, когда ты переходишь из одного мира в другой, обдумать все, подготовить все. Можно только позавидовать их трезвому рассудку!

Долго и скорбно глядел Дархан на мазар батыра Кенгира, потом вздохнул глубоко-глубоко. Нарушая сонную тишину Жыланды, пронесся поезд, сопровождаемый лаем разбуженных собак. Поезд ворвался из ночи одноглазым чудищем, перестук его колес вбивался в мозг Дархана гвоздочками, а к горлу подкатила дурнота. Потемнело в глазах, закружилась голова. Дархан нажал пальцами на виски и бессильно опустился на корточки. Поезд промчался стрелой, оглушительно свистнул разок-другой, будто заявлял о своей силе и мощи. Последний, уже слабый, огонек блеснул в ночи, и поезд скрылся — точно его и не было. «Прямо-таки взбешенный конь, к хвосту которого привязали факел», — промелькнуло в голове Дархана. Он увидел, что стрелочник поплелся к себе в сторожку. В соседнем доме пропел петух, лениво пропел, неохотно, тоже, видать, решил подать голос — мол, есть кое-кто здесь и помимо свистящих громадин.

Дарханом в последнее время завладел странный недуг, он внезапно терял сознание, ненадолго, всего на какие-то считанные секунды, но испугал его этот недуг крепко. Он робко приоткрыл глаза, опасаясь, что вот-вот ему придется прощаться с окружающим миром. И первой же мыслью было: «Надо поторопиться с могилой».

Понурый вернулся он в дом. Сквозь оконце едва просачивается свет новорожденной луны. Вся комнатка как будто в молочном тумане. Дом! Одно название — дом! Разве что дымок иногда прорывается через трубу! Да ведь и правду сказать, давно охладел Дархан и сердцем, и душой к этому дому. Дни свои в этом домишке Дархан сравнивал для себя с рекой: она беснуется в начале пути, потом на каком-то его отрезке обретает спокойствие, а потом уж и вовсе безразлично катит свои воды. Пятнадцать домиков на всю округу, у всех своя жизнь — какое соседям дело до старика Дархана, забыли его все, кому он нужен! Укладываясь на скрипучую деревянную кровать, решил: «Надо поторопиться с могилой».

Под самое утро, сотрясая стены Дарханова дома, прогромыхал товарный поезд и разбудил старика — снова этот перестук колес, молоточками отдающийся в мозгу. На этот раз поезд остановился; вагоны, стукнувшись на ходу друг о дружку, замерли на рельсах; раздалось последнее удовлетворенное пыхтение поезда. «Вот-де я здесь, встречайте меня!» Дархан бросился в угол к своей «коптилке», но, вспомнив, что он теперь на пенсии, опять улегся на кровать. «Товарняк из Новосибирска», — признал он.

Поезд простоит, знал Дархан, на разъезде ровно столько, сколько нужно для того, чтобы вскипело молоко. И снова двинулся вперед, заскрипели, замотались из стороны в сторону вагоны, и вот уже длинная цепь железных и деревянных коробок затихла, совсем стихла…

Один из многих разъездов на большой Туркестано-Сибирской магистрали аул Жыланды, а вместе с ним и Дархан встречали свое очередное утро спокойно: никаких тебе сирен и выстрелов из хлопушек, как раньше, все тихо и мирно, все автоматизировано. Замечательная теперь работа у обходчиков и стрелочников: не надо встречать поезд с коптилкой в руке и за рельсы, что вьются змеями, опасаться не надо — хорошие они, крепкие, надежно пригнаны; не то нынче время, когда беды случались через день, и каждые два дня не надо ждать скандала, боясь, что окончится этот скандал судом. Да, сейчас работать можно тихо, чисто и спокойно…

Но с тех пор, как Дархан заболел, вот уже тому два года, ни к чему у него нет охоты, все его раздражает, даже крик петуха в соседнем доме, даже лай собак. Ну а от грохота поездов он и вовсе не знал, куда себя девать, куда скрыться. А ведь в былые времена!.. Именно торопливый ритмичный перестук колес вселял в Дархана бодрость, звучал для него песней, и от этой песни веселее становилось на душе. Бодрость, силу вызывал этот пере стук, манил, звал вперед.

Да, когда-то поезда были для него частью его жизни, частью его души. В ту пору он не ведал усталости, имел надежды и мечты, знал, наконец, цену труду, заработан ному хлебу.

Эта самая Туркестано-Сибирская