Глаза, чтобы плакать [Фредерик Дар Сан-Антонио] (fb2) читать постранично, страница - 2

обнаружит, что пришлось потратиться на такси, чтобы заменить костюм, мне несдобровать...

Все это время не проронил ни звука. Моя судьба больше не зависела от меня. Мое лицо произвело на Люсию приятное впечатление, но неизвестно, как она отреагирует, если я заговорю. С этими капризными божествами нужно все время быть начеку, любой пустяк может испортить дело.

– Пошлите машину дирекции.

– Она в разъезде.

– В таком случае, пусть возьмут мою. В конце концов, водитель выпьет в баре на несколько стаканов меньше, только и всего. Покажите мальчику форму, пусть он выберет себе то, что ему подойдет по размеру.

Отдав распоряжения, Люсия скрылась за дверью именно в тот момент, когда я раскрыл рот, чтобы произнести слова благодарности. Мы с помрежем остались одни. Похоже, он был не слишком зол на меня, лишь пожал плечами и хмыкнул столь неестественно, что был бы немедленно изгнан со съемочной площадки, если бы сделал это перед камерой.

Нацарапав записку для костюмера, Альбер протянул ее мне со словами:

– Отправляйся с ее шофером, ты найдешь его в баре. – В его неожиданном тыканье мне послышались теплые нотки. – Эта женщина, похоже, не лишена сердца, как ты считаешь? – ворчливо произнес он.

– Конечно, у нее стоит поучиться тем, кому сердечности явно не хватает.

Мне полагалась плата за два съемочных дня, однако в кино никогда не знаешь, что произойдет в следующую минуту. В последний момент план работы был изменен до неузнаваемости, и мне пришлось провести четыре дня в студии, прежде чем начались съемки. За эти дни простоя мне заплатили как настоящему артисту!

Получив деньги за первый день безделья, я первым делом рванул в студийный ресторан и заказал себе огромный кусок жареной свинины. Надо сказать, кухня в "Святом Маврикии" превосходная. Затем пешком пошел до Жуэнвиля и купил там цветы, чтобы столь банальным образом отблагодарить Люсию Меррер за участие в моей судьбе. Актрисам нельзя дарить гвоздики: они якобы приносят неудачу. В искусственном мире кино все ужасно суеверны, и с этим необходимо считаться. Пришлось разориться на букет роз, страшно дорогих в это время года. Обратно я вернулся на автобусе и направился в уборную Люсии, надеясь, что сама она в этот момент находится на съемочной площадке. Какова же была моя растерянность, когда я обнаружил актрису сидящей на диване своей уборной в прозрачном пеньюаре фисташкового цвета, через который при желании можно было увидеть много интересного. Люсия читала текст роли, держа перед глазами очки. Даже оставаясь одна, кокетка не желала водружать их на нос.

Недовольная чужим вторжением, актриса бросила на меня раздраженный взгляд. Затем, видимо, узнав меня, она опустила толстую тетрадь в кожаном переплете, и любезная улыбка осветила ее прекрасное подвижное лицо, на котором, как на экране, поминутно возникали тысячи крупных планов.

– Ба! Да это мой гвардеец!

Я вошел в уборную. Неловко продемонстрировав свои цветы, я попытался пристроить их на туалетном столике, перевернув при этом полдюжины разных флакончиков.

– Если вы позволите, мадам, – пробормотал я смущенно.

– Я очень тронута вашим вниманием, мой мальчик. В нашем ремесле признательность – большая редкость.

Великая актриса, казалось, была искренне рада моему визиту. Она встала и направилась к туалетному столику. Лишь в этот момент я заметил, что ее уборная сплошь заставлена огромными роскошными корзинами самых разнообразных цветов, на фоне которых мой маленький букет выглядел жалким провинциалом.

– Закройте дверь, – попросила она. – Я страшная мерзлячка.

Выполняя ее просьбу, я задал себе вопрос, с какой стороны двери она хотела бы меня увидеть. Набравшись храбрости, я решил все же остаться в маленьком душном помещении, наполненном ароматами оранжереи.

– Как вас зовут?

– Морис Теланк.

– Вы мечтаете стать актером?

Меня неприятно задел этот вопрос. Я не собирался стать актером, я им уже был, причем явно неплохим, хотя мое имя ничего пока не говорило широкой публике.

– У вас уже есть актерские работы?

– Да, множество пустяковых ролей в кино и одна интересная работа в театре.

– Сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– Вы учились у Симона^[1]?

– Нет, я закончил консерваторию в Тулузе.

Люсия громко расхохоталась.

– Какой же вы забавный! Знаете, вы были бы великолепны в "Великом Моне"^[2]!.

Я и сам знал, что смог бы великолепно сыграть множество великолепных персонажей.

– Мне следует торопиться, – вздохнул я.

– Это еще почему?

– Чтобы в полной мере использовать время, пока я еще молод.

Она вновь взорвалась от смеха.

– Пока еще молод? Это в восемнадцать-то лет?!

Мне казалось, что все происходит во сне. Я, никому не ведомый провинциал, не успевший освободиться от юношеских прыщей, находился в уборной самой Люсии Меррер и как ни в чем не бывало вел с ней непринужденную беседу! Мысленно я уже начал сочинять письмо матери, в котором в самых