Панург и его бараны [Максим Сергеевич Евсеев] (fb2) читать постранично, страница - 3

И я устремился в ванную комнату. Устремился неторопливо, по дороге представляя себе, как чиню смеситель, а тот срывается и окатывает меня горячей водой, но невероятным усилием мне удается поставить смеситель на место. И вот я стою в ванной комнате, ошпаренный кипятком, без рубашки, в красивом джинсовом комбинезоне, а в двери плачущая Ульяна, которой ужасно стыдно.

Кран не тёк. Я открыл, поочерёдно, горячую и холодную воду, потом закрыл. Включил душ и в этот момент в меня ударила струя горячей воды. Попытки поставить смеситель на место ни к чему не привели, и мне пришлось перекрыть воду в стояке. Когда обваренный горячей водой, мокрый и растерянный, я обернулся, Ульяна действительно стояла в проёме двери. Правда смотрела она не на меня, а на залитый пол ванной комнаты, и стыдно было мне.

– Я думаю, что лучше вызвать сантехника, – сказала она, недоуменно качая головой. – Ты сам позвонишь, или лучше мне?

И, не дожидаясь моего ответа, она пошла в комнату за телефоном, а я смотрел на сорванный смеситель, на воду на полу, на разбросанные повсюду флаконы с шампунем, гелем для душа и кондиционерами для волос, и пытался понять, как так получилось.

Меня нельзя назвать мастером на все руки, но когда-то этот смеситель я сам и поставил. Поставил, не перекрывая воды в стояке, потому что вентиль там от времени поизносился и не закрывал воду до конца, сделал всё очень оперативно, и с минимальными потерями. Воды, во всяком случае, было гораздо меньше.

С самого раннего детства, я умел собрать и разобрать электрический штепсель или розетку, мастерил в институте кипятильники из бритвенных лезвий, и ещё ребёнком провел себе в комнату телефон, втайне от родителей. Телефон, кстати, собрал сам, из старой трубки и диска для набора номера. Но в последнее время у меня всё валилось из рук: дрель, если я сверлил дырку в стене, упиралось сверлом в арматуру и не желала двигаться дальше; торцовый ключ, когда я пытался снять крышку двигателя, становился мягким, как масло и свободно проворачивался, не желая открутить болт; падали из рук чашки, просыпалась соль и крупы – вещи совсем перестали мне подчиняться. Разумеется, я винил китайские электропатроны, продавцов инструментов и производителей всего, что меня окружало. Сетовал на возраст и невнимательность, на кривые свои руки, на усталость… Но иногда возникало чувство, что дело, всё-таки, не только в этом, что я становлюсь лишним в этой, когда-то понятной и родной реальности, что сначала люди, а потом и вещи начинают видеть во мне чужака, или вовсе перестают замечать. Но я тут же гнал эту дурацкую мысль и искал более правдоподобные объяснения.

– Ты можешь подойти? – услышал я голос Ульяны из комнаты. И мне показалось, что я не хочу этого разговора.

Панург

– Панург! Тебя ищет Мадлен.

Кто это кричал? Какой-то ребёнок. Может это ребёнок его, Панурга? В этом он не был уверен. Совсем не был уверен.

Мадлен…

Как же так случилось? То ли слова Пантагрюэля подействовали на него, то ли он неправильно понял своего друга и благодетеля.

Впрочем, каких советов только не давали Панургу! Все эти советы были исполнены заботы, изложены они были красивым слогом, но противоречивы по сути. А вот слова самой Мадлен были неясны по форме и, казалось бы, оставляли выбор за Панургом, но, в то же время, категоричны по сути, и выбора ему не оставляли совсем. Так Панург женился.

Но дело-то было вовсе не в Мадлен, дело было в том, что величайший хитрец и пройдоха, каким мнил себя сам Панург, неунывающий шутник, избегнувший всевозможных бед и неприятностей, находился в самом трудном положении и не знал, что делать.

Если бы Пантагрюэль был бы рядом, если бы он только спросил, в чем причина этого самого затруднения, если бы хоть кто ни будь из бывших его друзей и собутыльников поинтересовался, отчего Панург так грустен и чем он так озадачен, то что бы мог им ответить Панург? Он знал, что беда подошла к нему совсем близко, знал, что перед ним стоит проблема самая трудная из всех встречавшимся на его жизненном пути, но он не видел её. Чувствовал её зловонное дыхание, слышал грозную поступь её шагов, вздрагивал от мерзких её прикосновений, но не мог разглядеть. А как можно описать то, что ты не в силах рассмотреть?

– Панург! – это был уже голос самой Мадлен. Уж её-то Панург видел хорошо. Его жена не пряталась от него. Да и смотреть на неё, чтобы описать словами, не было никакой необходимости. Иногда, она меняла платья и причёску, покупала новую обувь, красила щёки теми или другими румянами, но выражения лица, когда она смотрела на Панурга, не менялось никогда. Это выражение не надо было видеть лишний раз, чтобы угадать настроение самой Мадлен.

– Панург, будь ты неладен! Что же ты не бросился в воду сам, много лет назад, вместо