Единокровные [Виктор Михайлович Зимин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Я пошел в спецчасть и позвал 1й Отдел домой. Спасибо Лидии Павловне, она была хорошим человеком и быстро всё поняла. Она не стала выдумывать трагедий и раздувать историй. Мы просто составили акт на списание попорченных секретов, и на этом все неприятности для меня здесь закончились. Благо в тот день дома не было оригиналов карт, одни копии на синьках, поскольку отчет размножался в шести экземплярах.

С Лидией Павловной мы пробыли в доме около часа – обсуждая событие, оценивая ущерб, договариваясь… Когда мы спустились, Айны на улице не было.

Я вернулся и долго наводил порядок в материалах, прикидывая самые короткие пути, как это поправить, сроки поджимали. Потом прибрался в доме и вышел на улицу. Уже был вечер, начало смеркаться. Я обошел наш геологический посёлок, Айны не было. Пошел по улицам, по местам, где мы обычно с ней бывали на прогулках, изредка звал её… Айны нигде не было. Я давал объявления в газету, вешал листки на столбах, ездил на автобусе в места, про которые мне говорили, что видели там похожую собаку. Всё напрасно, Айна не вернулась.

Она и сейчас стоит у меня перед глазами. Я недолго над этим размышлял, всё было и так понятно. Я никогда не поднял на неё руку, и она, конечно, знала, что тут ей нечего опасаться; были шлепки, правда, но за дело, и она прекрасно это понимала и не возражала. Когда всё случилось, я и в горячке её не тронул, даже не замахнулся, даже слова единого не сказал, так уж разложились наши прощальные обстоятельства. Но Айна ушла. Она не могла остаться в доме, где пережила событие, едва не кончившееся для неё позором.

Я вижу, как она, почувствовав позывы, подходит и ложится у двери. Потом встает, бродит по комнатам, крутится, скулит. Желудок не унимается. Она в ярости запрыгивает на кровать, сгребает в кучу бельё и покрывало. Не помогает, желудок вот-вот лопнет. Она носится кругами и если бы не второй этаж, наверно, выставила бы окно и выпрыгнула на улицу. Она хватает всё, что попадает ей на глаза, тащит со столов карты, снимки, рвет, кусает. Только бы не треснуть постыдной кучей на полу под дверью. Это для неё нельзя, это клеймо, это позор… Наверное, она была готова умереть…

Рыцарский кодекс, кодекс чести, священное табу интеллигента – запрет на сделку с совестью, на подлость, на обман…

Как же так случилось, что люди по большей части благородство растеряли, а животные его себе оставили?..

РОСЬ

Рось была представителем начавшей тогда возрождаться аборигенной линии западно-сибирских лаек, максимально приближенной по экстерьеру и окрасу к волку. Считается, что шпицы и лайки и еще немногие представители собачьих, такие как чау-чау, произошли от волка, остальные – от шакала. Кому-то из московских умников-кинологов взбрело в голову, что западно-сибирские лайки слишком растянуты, оттого не так подвижны, как ему хотелось бы, и слишком тяжелы. Наст их не держит, они проваливаются, режут в кровь ноги, и это сокращает сроки охоты с ними по снегу. Решили поучить природу и поиграть в Создателя, начали отбор и это плохо кончилось, как водится. На свет появились облегченные квадратные узкогрудые лайки, благородный Акела выродился почти в Табаки¹*. Лайки потеряли знаменитую волчью выносливость, координированность и силу. Длинный костяк дает волку свободу маневра, возможность, сместив центр тяжести, мгновенно развернуться, не потеряв устойчивости, собравшись в комок, выстрелить пружиной.

Слава Богу, всегда находятся здравые люди. Энтузиасты вовремя спохватились, начали собственную селекцию, и в кряже западно-сибирских лаек какое-то время существовали две линии – растянутых волчьих и квадратных собак, потом последние постепенно сошли на нет.

Рось была из волчьих. Ее маму вывезли из Москвы, а хороший кобель в Петропавловске был, в предках у него ходил трехкратный чемпион породы. Я взял Рось, когда ей исполнилось 23 дня и неделю с ней на полу спал, потому что успокаивалась она только у меня подмышкой. Ко времени, когда мне нужно было ехать в поле, ей набралось почти 5 месяцев. В экстерьере она уже почти оформилась и получила «оч. хорошо» на щенячьем ринге. Дальше собаки только матереют, добавить уже ничего не возможно, убавить – пожалуйста.

Поле в том далеком 1983 году было в самом сердце Камчатки, в междуречье Левая – Кунхилок; Левая – крупный приток Еловки, а Еловка – реки Камчатки, она впадает в нее с севера у знаменитых Щек. Отсюда, круто развернувшись на 90°, первая река полуострова катит свои неуемные безудержные воды прямо на восход солнца, к устью, где за сумасшедшими барами, поглотившими не одно судно и унесшими не одну человеческую жизнь, живет до горизонта океан – Тихий или Великий.

Река Левая названа так каким-то унылым, без фантазии, топографом. Их полно на Камчатке в самых разных ее частях – Левых, Правых, Быстрых… Как-то,