В зеркале сатиры [Мануил Григорьевич Семенов] (fb2) читать постранично, страница - 3

поклоняться…

— А теперь?

— Теперь — Госплану. От него сейчас вся благодать исходит.

— И много госплановской благодати пришлось на вашу душу?

— Ой, немного, Марк Евгеньевич! Куда ни ткнешься, везде фонды и лимиты. А колхозной душе того лимита не отпущено. Во многих местах я чубом своим тряс, и ни бревнышка не перепало. Неужели и отсюда с пустыми руками вертаться?

— Свободная вещь! Не вы первый, и последний опять-таки не вы. Жил тут полномочный представитель с Волги. От порошкового кефира и свиных сосисок совсем одичал бедняга. А уехал ни с чем.

— Ну мне нельзя уехать так… Последняя надежда осталась! А пока выпьем, чтобы дома не журились.

В этот момент вошла Дарья Федоровна — наша дежурная по этажу. (В скобках замечу: добрая женщина! Никогда не забудет смахнуть с меня пыль). Оглядев стол, Дарья Федоровна не удержалась от едкого замечания:

— Дивлюсь я на вас, мужиков. Не успели друг другу «здрасьте» сказать, как уже снюхались… Кто же пьет на ночь? Спать пора!

— Правильно, тетка Даша, — ответил ей Сербин, — пора на боковую, пора. А с утра пораньше — за дело!

— Так уж и пораньше! До обеда, поди, загорать под одеялом будете.

— Нельзя нам в постельке нежиться, дорогая, не время. Кузнецы мы, тетка Даша, и куем ключи своего счастья.

— Ладно уж, кузнецы, ложитесь!

Дарья Федоровна погасила верхний свет и ушла. Снова зашуршала бумага. Огнецвет прибирал на столе. Потом опять до меня донесся разговор:

— Зарез мне с тем лесом. Строиться хочу. Да и соседи наказывали. Кому сруб требуется, кому досточки. Опять же Горпина с братьями делится, свою хату ставить собирается. От колхозу наряд имею на новый коровник. Как все-таки мыслите, уважаемый, выгорит мое дело?

— А я знаю? Но разрешите на всякий случай процитировать одного древнего философа: когда парадная дверь закрыта, ищи черный ход.

— Правда ваша! Мы ведь не без понятия: земля любит навоз, лошадь — овес, а воевода — принос.

— Э, а ты, я вижу, боевой конек, на все четыре ноги подкован!

— Не без того. Так куда завтра толкнуться посоветуете, Марк Евгеньевич?

— А никуда. Ты же пилигрим, а не какой-нибудь распространитель лотерейных билетов. Пусть они суетятся. А ты по городу поброди, осмотрись. Советую, между прочим, в музей заглянуть. Бывший трактир. В нем какой-то заезжий поэт клюквенный квас пил и свою трость оставил. Обязательно посмотри, будешь доволен. А вечером, может быть, заглянет к нам один человек. Может быть. К девятнадцати ноль-ноль…

Сказав эти слова, Сербин взял полотенце и ушел умываться. А Огнецвет вынул из кармана толстый бумажник и, опасливо глянув на дверь, сунул его под подушку.

— Ну, кажется, на нужного человека, Тимофей Корнеич, напали, — тихо проговорил он. — Только бы вам голову не задурили. Крепкий кавун! Горилку тянет, а ни в одном глазу…

Через некоторое время Сербин вернулся. Огнецвет уже лежал в постели. А Сербину еще хотелось поговорить:

— И острый же язычок у этой бабы! Бритва! Слышал, сосед, как сказала: «снюхались». А?

Но Огнецвет не ответил, наверное, заснул. Я услышала, как заскрипела под Сербиным кровать.

КУДА ВЕДУТ СЛЕДЫ?

Рассказ Письменного стола

Я нахожу вполне естественным, что продолжить рассказ придется именно мне. Ведь я — старейший канцелярский стол во всей областной прокуратуре. Не верите? Посмотрите тогда мой инвентарный номер и сверьтесь по описи.

Да, я настоящий ветеран. И за долгие годы службы закону привык говорить правду и только правду!

Так вот, в то утро моему нынешнему хозяину, старшему следователю Виктору Немцову было явно не по себе. Явившись на работу, он присел только на минутку, а потом открыл железный шкаф, достал какую-то папку, полистал ее и, подойдя к окну, прочел вслух:

— «Прокурору области. Докладываю, что мне, старшему следователю областной прокуратуры, за смягчение участи находящейся под следствием группы расхитителей леса в Темкинском леспромхозе вручена взятка в сумме пятисот рублей. Петр Никанорович Дорошенко».

Потом, не закрывая папки, мой хозяин стал молча ходить по комнате. За этим занятием и застал его наш прокурор Федор Федорович Архипов.

— Все изучаете, Немцов? — спросил он.

— Простите, Федор Федорович, иначе не могу. Чем больше я размышляю, тем больше убеждаюсь, что главный обвинительный документ в деле Никанорыча, выражаясь вульгарно, — липа. Предположим, он действительно получил взятку и написал это заявление для оправдания. Бывало так, сами знаете: хватают человека с пачкой денег, а он спокойно предъявляет рапорт о полученной взятке.