Литературный меридиан 31-32 (07-08) 2010 [Журнал «Литературный меридиан»] (pdf) читать постранично, страница - 5

–
сердечное внимание к ближнему (а это внимание, ежели
говорить канцелярским языком, тоже один из «компонентов» стихотворчества). Я понимаю, что озвучиваю
слишком уж прописные истины, но в том-то и дело, что
они – прописные, то есть прошедшие строгий отбор
временем. А мы – не то что забываем о них, но – как бы
подсмеиваемся: это, мол, известно каждому, скажи-ка
что-нибудь новенькое.
И прёт из нас это «новенькое», – так закрутим метафору (или что там ещё?), что до сути не просто не докопаешься, – автор сам ногу сломит, выбираясь из лабиринта собственных ассоциаций. И нарастает стихотворное
«мясо» само по себе, без той стержневой основы, на
которой стоит вся русская поэзия. И бесхребетность эта
зиждется на патологическом внимании – только! – к своему «Я» и – только! – к тому, что к этому «Я» поближе лежит.
Более того: зачастую мы наблюдаем этакие, я бы сказал,
литературные перевёртыши: автор настолько разумен
и начитан, что понимает необходимость разговора – в
стихах – о «правде», «доверительности», «сострадании»,
– будучи сам начисто лишён сих даров.
Как тут не вспомнить слова Карамзина почти двухсотлетней давности: «…многие другие авторы, несмотря
на свою учёность и знания, возмущают дух мой и тогда,
когда говорят истину: ибо сия истина мертва в устах
их; ибо сия истина изливается не из добродетельного
сердца; ибо дыхание любви не согревает её».
Слава Богу – слова эти не имеют отношения к стихам
Виктора Шостко, о которых пойдёт речь.
Наверно, другой литератор, взявшийся за «разбор»
этих стихов, не упустил бы возможности «покритиковать» их построчно. Хотя вряд ли найдётся автор, безупречный с этой точки зрения. Действительно, «бегущее
зеркало сонных высот, неведомых дум колыбель» – это,
конечно же, река, увиденная романтическим поэтом, который однажды и навсегда открыл нам и «ковёр цветов»,
и «жемчужные капли», и многое другое. Но главное в стихах Виктора Шостко не это.
К сожалению, скажу, стала «хорошим тоном» некая
практика и восприятия, и писания стихов, когда любование отдельной строкой, метафорой (или порицание их)
6

не позволяет рассмотреть то главное, что побудило автора «взять в руки перо».
Отзывчивость души (конечно, звучит это несколько
архаично) – вот что отличает стихи Виктора Шостко от
множества других, быть может, более виртуозных.
Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы уличить хотя
бы Кольцова или Некрасова в построчной «непрописанности». Однако многие учёные критики (да и стихотворцы тоже) стали забывать о живейшей необходимости
пространства в русском стихотворении, о некоем протяжённом поле, на котором и должно развиваться стихотворное действо. У нас есть великолепные поэты, стихотворное пространство которых заключается в одной
сжатой строке; в лучшем случае – в строфе; но стихотворение целиком выглядит уже рукотворной мозаикой.
И – чем дальше от «эпицентра», тем слабее энергия, тем
меньше воздействие её на читателя. Можно озвучить
имена Пастернака или Иосифа Бродского, – думаю, понятно, о чём я говорю.
Мы сейчас, ослеплённые блеском подобной поэзии,
несколько подзабыли о том, что поэтическая повествовательность есть доверительный разговор с читателем, который ищет вашего со-чувствия и готов со-чувствовать с вами. Вот из такой повествовательности, из
непритязательной прозы и прорастает поэзия Виктора
Шостко.
Замёрзшие ветви скрипели,
Рассвет прижимался к стеклу.
Отец мой вставал еле-еле,
С трудом обувался в углу.
Дощатые двери сквозили,
Отец запивал порошок
И кашлял – как рвут в магазине,
Отмеряв, сатина кусок.
………………………………
Куда ему против метели!..
О, как в тот мучительный час
Его беспощадно жалели
Три пары проснувшихся глаз!
За скользкою наледью входа,
За выросшей глыбой крыльца
Отца ожидала работа.
А мы дожидались отца…

Л итературный меридиан

ó № 7 - 8 (31 - 32)

Июнь 2010 г.

М

астерская

Это стихотворение – ключ ко всей подборке Виктора
Шостко. Есть у него и «просто лирические» стихи, есть и
«экзотические», с потугой на философичность и «красивую» поэзию, где «к виску притронется рука, и пальцы
о б м о р о з и т мелом». Но главное в его стихах, как ни
крути, – правда, которая отнюдь не сестра литературной
достоверности.
Пусть первое слово несколько подзатёрлось, но значение его во времени не умаляется. И, положа руку на
сердце: много ль мы встречаем в современной поэзии
этой самой правды (или хотя бы её отголосков), которая
всегда была (и должна быть!) сутью и основой русской
поэзии?
В своей речи о Пушкине И. С. Тургенев воспроизвёл такие слова Проспера Мериме: «Ваша поэзия ищет прежде
всего правды, а красота потом является сама собою;
наши поэты, напротив, идут совсем противоположной
дорогой: они хлопочут прежде всего об эффекте, остроумии, блеске, и если ко всему этому им предстанет
возможность не оскорблять правдоподобия, так и