Избранные стихи [Изи Харик] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Бессонницей отравленные ночи…
Под боком город, — вот его огни,
Но кто там выбросками озабочен?
Минск! В этом сумрачном, седом,
Равнинном белорусском поле —
Зачем на каждый светлый дом
Так много хижин, полных боли?
На магазинах вывески тускнеют.
Прилавок всякой всячиной оброс.
Дешевка! Стой! За двадцать пять копеек!
Пожалуйста! На всякий вкус и спрос!
По целым дням здесь торг. И глаз и рук
Здесь не хватает продавцам для счета.
Эй, Пиня, ты здесь ищешь пару брюк?
Год прогуляешь в рваненьких еще ты.
А сколько в окнах ветчины, колбас!
Голодная слюна щекочет глотку.
Вы плачете? Смех разбирает вас?
Мадам! Пожалуйста, почем селедка?
Все есть в окошке. Вывеска орет.
Трещат прилавки. Продавцы потеют.
Набить горячим хлебом полный рот!
Занять бы в долг хоть двадцать пять копеек!
Весело Пине работать на крыше,
Рвать, настилать жестяные листы.
Небо и воздух. А хочется выше,
Чтоб разговаривать с тучей на «ты».
Жесть накалилась. И солнце такое
Близкое — словно достанешь рукой.
Где-то внизу городок в непокое,
Улицы, вывески, гомон людской,
Лавки, собаки, разносчики, дамы,
Треплются руки, несется поток.
Плюнуть бы к ним на булыжник, на ямы…
К черту! Исчезни, сгори, городок!
Смеется Пиня-кровельщик,
И жесть гремит, визжит.
Подумаешь, сокровище —
Поденщик, бедный жид!
Есть в Минске разные дома.
Вон там — за красной занавеской
Всю ночь до света кутерьма,
Пьют пиво, дымно, жарко, тесно.
В одних домах субботний храп.
Там огонек в окошке слаб.
В других — картеж, туман, содом.
И знает Пиня каждый дом.
Суббота надевает белый талес[1].
Светло от свеч. Закрыты окна, двери.
У Пини на сердце печаль, усталость.
И взгляд его невесел и растерян.
И вот подсядет к девушке Махал.
Ему плевать на все, возьмет и бросит.
Глядишь, он в синагоге завздыхал,
Гнет спину и грехам прощенья просит.
Приходит в пестром галстуке жених.
Смотри, — он чист, как стеклышко, — на зависть.
Ударить по щеке за всех, за них!
На, получай, насильник, вор, мерзавец!
За всех за них, за маленьких сестер
Из тех вертепов, с перекрестков жутких…
Бей ножиком, а если не остер, —
Подсвечником… — Стой! Прекратите шутки!
И ломит стекла гомон человечий:
— За всех за них! За вашу, сударь, дочь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пришла суббота.
Зажигают свечи.
Надела талес городская ночь.
Жесть охладилась. Влажен и спокоен
Притихший вечер. Теплится звезда.
Летит над крышей небо городское.
Летит большое небо, как всегда.
Поденщик выпрямляет спину.
Окончен длинный день труда.
И старший мастер учит Пиню
Все той же песне, что всегда:
— …Теперь в снегах живут они,
Там, далеко… А были дни…
Да, было время! Спозаранку
По нашим мастерским неслось…
Шла стачка. Пели «Варшавянку».
Поймешь ли ты, молокосос?
Пришлось им, сильным и горячим,
Идти в сибирские края.
Постой, настанет срок, — мы спрячем,
Мы зашвырнем туда царя!
Тогда мы выйдем к ним навстречу.
Мы ссыльных приведем сюда.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Все та же песня каждый вечер.
И тот же вечер, что всегда.
Я не сплю на горячей постели,
И сквозь тысячу верст ледяных
Мне гремят кандалы их в метели,
И не сплю и смотрю я на них.
Что ни узник, — герой и хозяин,
Сильный, рослый, почти великан.
Хоть разок посмотреть бы в глаза им
И сказать им… Да нет! Далека —
Дальше всех расстояний разлука,
Даже голос к гортани примерз.
Где-то есть у царя эта штука,
Эта ссылка за тысячью верст…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Пошел гудеть в стране разворошенной
Знамен, и рук,